— Где тут кнопка вызова сестры, мать ее? — Он завозился в простынях, ища кнопку, но ему удалось только запутаться в шнурах капельниц.
— Тебя ни на минуту нельзя оставить одного, — сказал Нэш, входя в палату из коридора. В руках он нес стакан кофе из автомата и шоколадный батончик. — Так и вижу газетный заголовок: «Детектив, выживший после столкновения с серийным убийцей, задохнулся на больничной койке».
— Мне не нужно было выживать; он не собирался убивать меня, — хрипло ответил Портер.
Нэш протянул ему бумажный стаканчик, стоявший на тумбочке:
— Вот, попробуй. Это сестра принесла несколько минут назад.
— Что там?
— Кубики льда.
Портер поднес стаканчик к губам, и холодная вода пролилась на грудь и подбородок.
— Ну ладно, может, не несколько минут назад, а раньше. Наверное, кубики растаяли.
Нэш нагнулся над кроватью и сразу нашел кнопку вызова сестры.
— Попрошу, чтобы она принесла еще.
Портер откинул край простыни и осмотрел ногу: ее снова забинтовали. На руках появилось несколько новых царапин и кровоподтеков. Он рассказал Нэшу, что случилось с Толботом.
— Возможно, Уотсон, Бишоп, или как там его зовут на самом деле, оказал нам услугу.
Портер поднял брови, но ничего не ответил.
— На квартире у Бишопа мы нашли коробку с документами; там достаточно материала, чтобы посадить человек двадцать или даже тридцать, которые орудуют в Чикаго и окрестностях. Знаешь, что их всех объединяло? Точнее — кто?
— Толбот?
— Толбот.
— Бишоп мне сказал.
Нэш фыркнул:
— Спроси ты меня о нем еще неделю назад, я бы сказал, что он скоро станет нашим следующим мэром.
— Вполне мог бы стать, если бы не эта история.
— Что-то все-таки не дает мне покоя. Как Бишоп все распутал? Он послал триста кусков Кеттнеру за то, чтобы тот прыгнул под автобус. Откуда у него столько денег? — спросил Нэш.
— Может быть, нашел их под кошкой.
— Какой еще кошкой? — удивился Нэш.
— А ты почитай его дневник.
Нэш отпил кофе и покачал головой:
— Подожду, пока по нему снимут фильм.
Портер покосился на шоколадный батончик:
— Можно?
В дверь просунула голову Клэр Нортон:
— Будь я проклята, неужели тебя положили в ту же самую палату?
— Привет, Клэр-эклер!
Она вошла и обняла его:
— Псих ты ненормальный! Так и хочется приковать тебя к койке наручниками, чтобы ты снова не сбежал!
Нэш оживился:
— Если что, я ведь здесь!
Клэр бросила в него пустым бумажным стаканчиком:
— Извращенец!
— Горжусь, что я член профсоюза!
Она повернулась к Портеру:
— Ты уже готов принимать гостей?
Он пожал плечами:
— Уж если я вас двоих терплю, наверное, готов к чему угодно.
Клэр поправила простыню на кровати и улыбнулась:
— Никуда не уходи; я сейчас вернусь. — Она скрылась за дверью, но почти сразу вернулась, толкая перед собой кресло-каталку, в котором сидела девочка. Голова и рука у нее были забинтованы, и она была смертельно бледна.
— Здравствуй, Эмори, — тихо сказал Портер.
— Здрасте.
Портер повернулся к остальным:
— Вы не можете ненадолго оставить нас?
Клэр схватила Нэша за руку и потащила к двери:
— Пошли, поищем, где здесь можно позавтракать!
Нэш с порога улыбнулся Эмори и Портеру:
— По-моему, я ей нравлюсь!
Когда за ними закрылась дверь, Портер снова посмотрел на Эмори. Учитывая все, что с ней случилось, выглядела она неплохо. Судя по нескольким ее фотографиям, которые он видел, она сильно похудела. Лицо осунулось, и на нем появились морщинки, которые при обычном течении жизни не возникли бы еще лет десять. Он понимал, что морщинки появились, скорее всего, от обезвоживания и со временем пройдут. Ее, однако, выдавали глаза. Это не были глаза пятнадцатилетней девочки; перед ним были глаза человека гораздо старше, глаза женщины, которая видела то, чего она не должна была видеть.
— Итак… — начал Портер.
— Итак…
Он жестом показал на тумбочку:
— Я бы предложил тебе что-нибудь попить, но у меня даже лед растаял. Как всегда, больничная палата не слишком приспособлена к приему гостей.
Эмори показала на капельницу, присоединенную к своему креслу:
— Я привезла закуски с собой; но спасибо, что предложили.
Портер с трудом сел. Палата закружилась у него перед глазами.
— Ух ты!
— Обезболивающие?
Он облизнул пересохшие губы:
— По-моему, мне дали что-то классное — все так и кружится… Ух ты!
Эмори подняла запястье:
— Мне тоже дали классную вещь вот от этого, и от уха тоже. Я просила утром подождать с очередным уколом, чтобы навестить вас.
Портер посмотрел на пол.
— Эмори, прости, что я не нашел тебя раньше. Я…
Но она покачала головой и положила руку ему на плечо:
— Не надо себя ни в чем обвинять. Вы ведь нашли меня! Клэр рассказала обо всем, что вы для меня делали последние дни. Не знаю, как вас и благодарить.
Эмори проследила за его взглядом: он смотрел на ее забинтованную руку.
— Вчера мне сделали операцию. Поврежден какой-то нерв, а еще перелом ладьевидной кости, но врачи обещают, что все заживет. Рука онемела, но пальцы работают как положено. Говорят, что подвижность восстановится в полном объеме. — В доказательство она пошевелила пальцами и поморщилась от боли.
— А ухо? — Портер сам не знал, почему спросил. В обычных условиях он ни за что не спросил бы ни о чем подобном и ждал бы, пока она заговорит первой. Наверное, наркоз виноват.
