– Обычно около полудня мы с Принцем гуляем здесь вдвоём, – быстро сказал Кузьма, обращаясь как будто вовсе и не к Тати. Он не смотрел на женщину, почёсывал за ухом собачонку. Та умильно вертела головой, колокольчик на ошейнике у неё тихонько позванивал, на его поверхности играл солнечный луч. Собачонка повизгивала, тянулась острой мордой к изумительно изящным ласкающим пальчикам, каждый из которых Тати мечтала прислонить к губам и не отпускать долго-долго… Не отпускать, позволяя чуть прохладному ощущению поцелуя медленно таять подобно тоненькой льдинке на дне стакана из-под фраппе…
Тати уже успела немного изучить хармандонский и поняла всё, сказанное юношей. Впрочем, это не имело значения; две души могут говорить друг с другом взглядами, устремленными навстречу: женщина и мужчина, говорящие на языке любви, поймут друг друга всегда, откуда бы они ни были родом, и на каких бы языках от рождения ни говорили…
– Кузьма, иди сюда, – донёсся с другой стороны газона спокойно-властный призыв Селии, и юноша, вскинув в последний раз на Тати глаза, как ей хотелось думать, печальные, повернулся и резво побежал прочь – развевалась его накидка, ложась на ветер, как единственное нежное ангельское крыло.
«Он заметил меня!» – пела, резонируя во всем теле Тати, словно отзвук дребезжащей струны в деке, ликующая мысль, – «Заметил, и испытал встречный интерес!» Прежде, после случая с платком, она уже начала догадываться об этом – осторожно, правда, стараясь не тонуть в пьянящих иллюзиях – нынче догадки подтвердились…
«Он будет моим, рано или поздно…»
Тати, продолжая путь по аллее, всё ещё могла видеть гуляющую элиту краем глаза. Кузьма покорно следовал за Селией; загадочная брюнетка не брала его за руку, не обнимала, никак не заявляла свои права, но в её осанке, походке, явственно чувствовалось нечто правое, веское, властное, – и другая мысль, появившись вдруг, подплыв внезапно, как морская змея, безнадёжно отравила блаженные надежды Тати…
«Он принадлежит другой. И она не чета мне. Мне глупо даже думать о сравнении с нею! Я маленькая нищая девочка, поглядевшая в замочную скважину на праздник в богатом доме! Я контрактница в армии. Расходный материал. Я делаю войну, которую заказывают такие, как она. Я пыль под её ногами!».
Черная макушка Селии в последний раз гордо проплыла над зелеными волнами кустарника и исчезла.
«Око не способно унести с собою и малюсенькой крупинки чужого золота, но оно способно вожделеть к нему» – возникла в памяти Тати фраза из какой-то книги, – «… потому не кажи своего, не буди зависти, ибо родившаяся завистливая мысль неизбежно станет однажды действием…»
Наверное, памятуя об этом, мудрые хармандонцы прячут прекрасные лица юношей под воздушными накидками. Отсутствие соблазна – лучший способ его преодолеть.
Тати шла по аллее, упруго ступая, как будто стараясь ударить землю. Уходя всё дальше, она чувствовала внутри тяжёлое глухое биение тщетной необоримой ревности.
Глава 2
1
Спустя семь лет после того, как Онки, навешав Саймону Сайгону оплеух на нордовской лужайке, получила свой первый любовный ожог, у неё совершенно неожиданно образовалась семья. Она ничего такого не планировала, всё получилось как-то само собою, жизнь предложила это ей подобно тому, как предлагают всевозможные дополнительные услуги – пирожки, пиво, мороженое – в поездах и в самолетах, по ходу движения.
«Поставил чёрт капкан. У меня ещё столько неразобранных обращений! А я вынуждена штанами полировать тут стул, сотрясать воздух банальностями и к концу дня у меня от этой служебной улыбки заболит лицо».
Онки в качестве почётной гостьи была приглашена в районный дом Культуры на церемонию вручения медалей «за особые успехи в учении» выпускникам и выпускницам школ.
Родители с камерами. Радужная пена букетов. Слезы. Напутствия и обещания. Всё как обычно.
«Лучше бы я спала. Или работала».
Когда торжественная часть мероприятия подошла к концу, собравшихся пригласили участие в фуршете. Онки не слишком хотелось оставаться, выпивать она не любила, в еде старалась быть как можно более умеренной, стесняясь появившейся лёгкой полноты, праздные разговоры нагоняли на Онки тоску – но депутатские обязательства порой вынуждали её присутствовать на подобных мероприятиях. Она стояла обычно в продолжение всего вечера возле своего стола, вытянувшись стрункой, перебирая пальцами ножку единственного, первого и последнего, бокала шампанского, взятого в руки исключительно из вежливости, на улыбки и приветствия отвечала сдержанно и немногословно.
Но на фуршете для выпускников произошло нечто особенное. Объявили «белый танец», из динамиков заструилась медленная нежно-тоскующая мелодия, и к Онки, смущаясь, подошёл юноша, совсем молоденький, высокий блондин, белокожий, с милыми яблочно-румяными щеками – она вспомнила, как около часа назад вручала ему медаль, серебряную, не золотую…
За депутатским столиком сидели другие девушки, и Онки немало удивилась выбору паренька. Она привыкла думать о себе как об обладательнице внешности самой что ни на есть невзрачной, никогда не надевала платьев, даже на приёмы, и сейчас на ней был серый деловой костюм-тройка.
– Вы потанцуете со мной? – спросил вчерашний школьник, и яблоки его нежных щек сразу вдруг созрели, зарозовели пленительно и горячо.
– Ну конечно, – ответила Онки, не слишком уверенно покидая своё место, она совсем не умела танцевать и это вселяло в неё некоторое стеснение, но пресловутый долг слуги народа… Именно он, как она сама себе объяснила, диктовал ей необходимость принять приглашение.
Неловко переступая ногами и деревянно держась друг за друга, Онки и юный выпускник пытались хотя бы изобразить танцующую пару – он, как выяснилось, тоже никогда в жизни не танцевал с девушкой – общее несчастье естественным образом сблизило их.
– Давайте держаться где-нибудь с краешку, – чётко и по деловому объявила Онки, – мы с вами топчемся как заводные солдатики, дабы не смешить людей и, упаси Всеблагая, им не мешать, лучше отойти в сторонку…
Они ещё какое-то время попереминались с ноги на ногу возле столиков, у самой границы танцплощадки – музыка стала стихать – Онки почувствовала облегчение, но вместе с тем и лёгкую досаду, после танца следовало отпустить юношу, и он бы ушёл, возможно, тоже огорчившись, ведь танец, очевидно, был всего лишь предлогом… Её удивляло и восхищало, что этот яблощёкий парнишка, с виду такой робкий, набрался смелости к ней подойти. Когда она в начале торжественной церемонии, ослеплённая светом цветных прожекторов, всходила на сцену под громкие аплодисменты зала, и конферансье объявила, что она депутат – это слышали и видели все.
– Давайте присядем, – сказала Онки, осторожно ведя его за руку между столиками; от напряжения мышц, вызванного скованностью, она вдруг почувствовала себя уставшей.
Отодвинув ему стул, Онки
