"Лаурус парлус" – украсть жемчужину – древняя хармандонская традиция, теперь почти позабытая. Суть её заключается в том, что любая женщина, если она серьезно влюбилась и готова рискнуть ради любви всем, включая жизнь, может попробовать похитить поразившего её сердце юношу или молодого мужчину, даже если он помолвлен или является мужем другой женщины. Сложность задачи определяется сословием, к которому принадлежит юноша, достатком его семьи, и, разумеется, отношением самого юноши к похитительнице. Как нападающим, так и защитницам во время похищения обычай разрешает проливать кровь. В старину битвы "за жемчужину", особенно если они происходили между аристократками, собирали полные улицы зевак: у знати было много охраны, и похищение превращалось в долгое кошмарное представление с погонями, поединками на мечах, алыми фонтанами из ран и протяжными стонами умирающих… Главная сложность "лаурус парлус" заключалась, однако, вовсе не в этих публичных играх с холодным оружием. Похитительница должна была за ограниченный срок добиться взаимности от своей жертвы. Если в течение оговоренного времени юноша по доброй воле проводил с нею ночь – жемчужина считалась похищенной – это означало удачное завершение предприятия и примирение сторон. Бывшая владелица украденного юноши должна была официально признать победу своей соперницы и объявить брак расторгнутым. В случае, если похитительнице не удавалось добиться от своего пленника близости, и по истечению срока он желал вернуться к прежней подруге, то она обязана была его возвратить и принять с честью любую кару, назначенную соперницей. Если верить летописям, самой распространенной карой для мужекрадок была смерть.
Рассказы преподавателя отечественной истории о "лаурус парлус" в свое время произвели на Кузьму неизгладимое впечатление.
"В наши дни, к счастью, большинство людей осознает дикость брачных традиций предков. Хармандонские демократы активно выступают за введение уголовной ответственности для обеих сторон в случае установления факта следования этому варварскому обычаю, "– подытожил учитель.
" Вот бы меня украли! " – мысленно воскликнул одержимый страстным любопытством к жизни Кузьма.
Не успела подошедшая к столику поклонница сказать ему и пары слов – они лишь обменялись взглядами, как охранница, вихрем сорвавшись с места, напала на молодую женщину со спины и сгибом руки сдавила ей шею.
Тати, не даром боевой офицер, не растерялась: ухватив дюжую девицу за плечо обеими руками, она нырком подсела и перебросила её через себя.
Падающая охранница задела ногой столик, на пол полетела посуда, послышался звон и вопли Луки. Парнишка вскочил на стул, как будто на возвышении было безопаснее, и своим дребезжащим голоском, чуть ли не более звонким, чем хор бьющихся стаканов принялся звать на помощь .
Вышибалы заведения сорвались со своих мест. Тати нужно было бежать хотя бы ради того, чтобы не возмещать стоимость поломанного и разбитого.
Две девушки кинулись ей наперерез. К ним, на удивление быстро оклемавшись, присоединилась охранница Кузьмы.
Началась свалка. Тати ловко уходила от захватов и, вертясь волчком между противницами, успевала наградить каждую из них неожиданным ударом.
– Круто она дерется. Я видел такое только на Тиргейском рынке. Там одна девушка деньги зарабатывала тем, что одна валила десять желающих из толпы. Зеваки ставили деньги на то, что она не завалит, а она валила… – Лука понял, что ему лично ничего не угрожает, слез со стула и из испуганной жертвы превратился в невозмутимого зрителя.
Кузьма не успел удивиться тому, что Лука бывал на Тиргейском рынке, и, значит, почти наверняка в свои двенадцать знает о настоящей жизни куда больше, чем он, Кузьма, в свои шестнадцать. Юноша увидел, как его охраннице удалось-таки заломить Тати руку.
Не думая ни секунды, он вскочил, метнулся к клубку дерущихся, и, улучив момент, со всего размаху ткнул собственную охранницу между лопаток вилочкой для мороженого.
От неожиданности она взвыла, изогнулась и на мгновение ослабила хватку. Тати этого хватило – она вырвалась.
"Беги!" – шёпотом крикнул ей Кузьма, сияя глазами.
И она побежала.
Коротко и жалко, точно кошка, которой наступили на хвост, звякнул колокольчик над дверью. Стукнуло внизу – Тати одолела лесенку крыльца одним прыжком.
Охранница вернулась к столику. Вышибалы потирали помятые бока. Лука смеялся. А Кузьма думал о том, что он наделал. Разумеется, беспокоился он не о тех двух красных точках, что остались на спине у девушки, считающей себя его защитницей… Хотя ей, вероятно, было больно. Кузьма старался на неё не смотреть. А когда случайно напоролся на взгляд – тотчас отвел глаза. Он ожидал чего угодно: гнева, укоризны, холодного пламени назревающей мести… Но… Молодая охранница глядела на него иначе – с тоской. И он не смог выдержать этого взгляда.
Блондинка знает. Теперь она знает! Своим поступком Кузьма раз и навсегда стер границу между собой и ею – он изменил манерам, позволил высвободиться порыву…
Она сделает выводы. И вернется за ним. Отважные мужекрадки древности увереннее шли на преступление, угадав взаимность в каком-нибудь случайном поступке юноши…
5
Лимузин плыл по горячему асфальту Хорманшера в молчании, как катафалк. Сытый Лука дремал, заняв своим тщедушным тельцем (и как только умудрился!) целое сидение. От присутствия охранницы тишина в салоне густела, крепла, превращалась в напряжение, как сливки в масло.
– Как тебя зовут? – без возможности отступления, как гранату, Кузьма бросил вопрос в это гнетущее молчание.
– Марфа.
В бровях – ветерок удивления.
– Извини меня, Марфа. Больно ведь? Давай, я посмотрю.
Кузьма не ожидал, что она согласится. Но молодая охранница без единого слова рывком сняла с себя майку. На её спине, ровно загорелой, гладкой, чуть блестящей, точно дорогая глиняная посуда, обозначились, как он и предполагал, два жирных вишневых укола – возле них разливалась сине-желтая гематома.
– Я смажу сейчас… Подожди… – пытаясь вспомнить, где в лимузине аптечка, виновато пробормотал Кузьма.
– Не надо! – Марфа резковато отгородилась от предложенной медицинской помощи. – Царапина, заживет как на кошке.
Она подняла руки, чтобы снова надеть майку, и Кузьма невольно задержал взгляд на её голой груди. Два невзрачных холмика, и на каждом – шарик. Как крышки от заварочных чайничков.
Кузьма знал, что Марфа только год назад приехала из Храма. Охрану для хармандонской королевской семьи и знати готовили в специальных закрытых школах, куда брали только идеально здоровых и крепких шестилетних девочек. В течение десяти лет их учили попадать тонким, как скальпель, метательным ножом в глаз с расстояния в двадцать шагов.
