Больше я никогда не видел дядю Джозефа живым, только говорил с ним по телефону. Нет, он не умер к утру. К обеду ему сделали операцию на сердце, и он снова не умер. Но в реанимацию меня не пускали до конца недели. А мне надо было держать слово, и я уехал волонтером в сирийский госпиталь – мне было все равно куда. Я провел там три года, встретил Ингу, а когда вернулся в Лондон, дядя Джозеф уже умер – мы так больше и не увиделись. Зато нам довелось однажды встретиться с доктором Харви – уже после того, как я окончил медицинский колледж и стал работать врачом. Поговорить нам не удалось, хотя я его узнал сразу – Харви привезли к нам в кардиологию без сознания, его подобрали на улице с остановившимся сердцем. Оно отчаянно не хотело работать – сердечная мышца словно засыпала. Мы откачивали его несколько часов, а потом я решился на операцию и поставил ему водитель ритма. Я рассчитывал, что он придет в сознание на следующий день и расскажет, что с ним произошло. Но к утру за ним приехали полицейские и люди из спецслужб – они показали предписание о переводе в военный госпиталь, и больше я его никогда не видел.
Мне до сих пор кажется, что я в любой момент могу набрать номер и позвонить дяде Джо. Кажется, просто здесь, в Лондоне, дяди временно нет. Хотя умом понимаю, что его действительно нет. Таких людей больше не делают, мы утратили этот рецепт.
2017Наталья Резанова
Стою на полустаночке
– …В цветастом полушалочке, а мимо пролетааают поезда, – бубнит баба Дуся, старательно перебирая спицами. Чем еще заняться стрелочнице через пару часов после начала смены, когда, согласно расписанию, в ближайшее время не ожидается прибытия даже самого разнесчастного товарняка.
То, что накинуто на плечи стрелочницы, трудно назвать полушалком, тем более цветастым. Это нечто серое и бесформенное – первый опыт бабы Дуси в области вязания. Не так давно она приобрела несколько мотков шерсти генномодифицированного марсианского муфлона у заезжего коробейника. То, что у нее получилось, глаз не ласкает, зато спасает от приступов радикулита.
То, что пролетает мимо, поездами тоже не принято называть, вот составами – да. Два часа назад, когда баба Дуся только заступила на вахту, сменив Михалыча, который отправился спать, мимо прошел грузовик «Сент-Манди» Британского Альянса. Следующим в расписании – не скоро еще, правда, – китайский «Далян» с рабочими, зафрахтованными «Глобал терраформерз». Как столетия назад китайские мигранты прокладывали рельсы через бескрайние прерии дальнего Запада, примерно так же они трудятся на окраинах Пояса астероидов. Ибо героические десятилетия раздела космических территорий, когда конкистадоры в панцирях железных преследовали звезду в буквальном смысле, и весь прочий штурмундранг – канули в прошлое. Первая и Вторая космические давно отгремели и забыты. Все поделено, все устаканилось, и настала пора рутины.
Это не в теории, а на практике пришлось познать Феде Кизгайло, выпускнику Магаданского космического медучилища, присланному на Кениду товарно-пассажирскую по распределению.
Федя был не дурак, но он был молод, а киноэпики и голосериалы, рисующие пересадочные станции уголками романтическими и экзотическими, где толпятся в шумных барах лихие космические волки и доступные красотки, творят тлетворное влияние. Увы. В действительности Кенида оказалась совершеннейшим аналогом какого-нибудь степного полустанка между Мухосранском и Ёлкино-Шишкеевым. Этот обломок гранита, висящий в пустоте, не удостоился даже терраформирования. Обошлись типовым жилым куполом. Пассажиры здесь высаживались крайне редко. Даже грузы, которые надо было перенаправить, в основном оставлялись в прицепных составах на орбите. Очень редко что-то долгохранящееся спускали на челноках и перегружали на склады. Для того и держали на Кениде бригаду грузчиков и оператора. Еще несколько человек обслуживающего персонала – надо ж что-то есть и за чистотой следить. И за порядком. Крепкие напитки были строго запрещены, но наш же человек из чего угодно самогон соорудит, поэтому местный полисмент Вася регулярно производил обыски.
Вообще, казалось бы, проще сделать станцию полностью автоматической, в крайнем случае оставить пару операторов, чтоб один бдил над диспетчерской, другой – над роботами-грузчиками. Ан нет, жизненный опыт показал – если техника находится вне постоянного контакта с так называемым человеческим фактором, она значительно быстрее выходит из строя. Протухает, как в народе говорят. Почему мощной и высокоточной технике необходимы слабые, не склонные к дисциплине человеческие особи – неизвестно. Но дело обстояло именно так. Принято было считать, что для полноценной работы товарно-пассажирской станции необходимо 70 человек, но на Кениде их даже в самые лучшие времена было не больше полусотни. В худшие – человек тридцать. Меньше нельзя, иначе по существующим правилам станцию просто закроют. А вообще экономили на всем, сюда даже врач по штатному расписанию не полагался, обошлись фельдшером. Оттого Федя сюда и попал. Конечно, он был наслышан всяких ужастей про неведомые вирусы, вызывающие неведомые земной медицине болезни, но пока что ни с чем серьезней бытового травматизма не сталкивался. Но если тут несоответствие космических баек истине радовало, то разочарование вызывало отсутствие пресловутого бара с красотками.
Нет, стандартный буфет тут имелся. И буфетчица Роза еще не совсем достигла пенсионного возраста и, наверное, кому-то из работяг даже нравилась. Но Федя таких горластых теток побаивался. Еще из одиноких женщин имелись складская учетчица Агриппина Клавдиевна, дама более чем почтенная, и, разумеется, баба Дуся.
Кое-кто из рабочего состава притащил за собой жен, это разрешалось. Но в семейные отсеки Федя знакомиться не совался. Остальным-то он вылечит бытовые травмы, а ему кто?
В общем, то еще захолустье попалось Феде в качестве первого места работы. Жизнь проходила, вернее, пролетала мимо. Сверкали множеством бортовых огней, точно рождественские елки, роскошные круизные лайнеры вроде знаменитых «Гигантика» и «Пацифика». Сумрачными силуэтами рисовались на экранах внешнего обзора линкоры КВС. Разворачивали солнечные паруса яхты владельцев корпораций. Но эти все никогда здесь не останавливались. Удел твой, Кенида, – товарняки и еще раз товарняки да немногие транзитные пассажиры. Бедные либо до жути экономные, просчитавшие, что с пересадками им выйдет дешевле, чем прямым рейсом. Бранить их не стоило – наличие транзита отчасти окупало содержание станции. Исключения были редки, на памяти
