— Я вас вполне понимаю, — сказал отец, — если вам от этого легче.
— Передайте им, что мы очень сожалеем, — сказал Ёж. — И раскаиваемся.
Отец поднялся наверх, чтобы передать разговор. Он всё сказал через закрытую дверь, но ему даже не ответили. Пожав плечами, он раскурил трубку и сошёл вниз.
Всю следующую неделю отец был порядком занят. В те три вечера подряд, что он возвращался со службы раньше обычного, он не видел ни Ежа, ни Шутника. Дочери меж тем рисовали в своей комнате с каким-то рьяным упорством. На четвёртый день Ёж и Шутник мелькнули в самом конце улицы — что называется, в туманной дали. На пятый день позвонили по телефону. На шестой Мэг сказала им с десяток слов. На седьмой, то есть в воскресенье, парни удостоились высокой чести беседовать с сёстрами на крыльце не более пяти минут. К следующей среде ребята уже забегали по три-четыре раза за вечер, пытаясь уговорить девушек пойти с ними в кино или на танцы (то самое свидание, которого они добивались теперь уже больше месяца).
— Как вы считаете, пойдут они с нами, мистер Файфилд? — спросили они отца, встретив его однажды вечером.
— Всё в руках божьих, мальчики, — ответил он.
— По-моему, мы ведём себя прекрасно, — сказал Ёж.
— Каемся как чёрт знает что, — добавил Шутник.
— Мы даже не вспоминаем проклятых портретов!
— Это мудро, — сказал отец и похлопал парней по плечу.
Отношения отца с дочерьми были в ту неделю несколько отчуждёнными: похоже было, что они и его причислили к мужскому заговору. А он, проявляя благоразумную деликатность, не интересовался тем, как развивается новая форма искусства.
— Ну как, готово? — спросил он однажды.
— Почти, — ответили сёстры.
— Нашли ребят, похожих на портреты? — Это прозвучало как бы между прочим.
— Почти.
— Что ж, не теряйте надежду.
На десятый день после ссоры отец улучил момент, чтобы взглянуть на рождение великих полотен, когда дочерей не было дома. Потом он спросил у жены:
— Тебе не кажется, что портреты слегка меняются?
— Не заметила.
— Волосы, например. Ведь оба были блондинами?
— Разве?
— По-моему, и глаза у обоих были сначала небесно-голубыми.
— Может, ты и прав.
— А девчонки говорят тебе что-нибудь… м-м-м… о том, что трудно найти ребят, похожих на идеал?
— Они всё время не в духе. Пора бы им прекратить это дурацкое занятие.
— Ерунда. Они умеют приспосабливаться, вернее, закаляться в борьбе. Жизнь никогда их не скрутит. Впрочем, эти портреты… Мне кажется, девчонки похудели… Костлявые какие-то. Не могу понять, в чём дело.
— Можно сказать, что этой живописью они сами себя загнали в тупик, — ответила мать, — и не видят выхода. А что там творится с портретами?
— Ещё не закончены. Будем ждать. Однако, должен признаться, эта неопределённость меня убивает. — И отец снова побрёл наверх, в комнату дочерей.
На одиннадцатый день, а именно в пятницу вечером, придя с работы, отец был удивлён тишиной, царившей в доме. Он подошёл к жене, сел рядом и чмокнул её в щёку.
— Что за безлюдье? — спросил он.
Обеденный стол сверкал серебром и белизной салфеток, но всё было не тронуто.
— А где дочери? — продолжал отец.
— Наверху, болеют.
— Болеют?!
— Ты же знаешь, каждый раз, когда у них свидание, они заболевают. Когда появляются кавалеры, они выздоравливают. А к десяти вечера, после кино, каждая сможет выпить по четыре эля[12]. Кстати, сегодня великий день: они нашли своих Прекрасных принцев.
— Не может быть.
— Так они сказали.
— Я знал, они своего добьются. И кто же герои дня?
— Это большой сюрприз. Они будут здесь через пять минут. Нам придётся решать, соответствуют ли они своим портретам.
— Горжусь дочерьми. Молодцы! Поставили цель и достигли её.
— Они ещё после обеда работали: последние мазки, говорят.
— Ну что ж, теперь нам только остаётся повторить за Малюткой Тимом: «Да осенит нас всех господь своею милостью!»[13] — сказал отец. — Такое событие следует отпраздновать. Честно говоря, сначала я думал, что девчонки метят слишком высоко.
На улице за углом послышался странный грохот, словно неслась лавиной огромная консервная банка. Дешёвый автомобильчик остановился возле дома, наткнувшись на собственные тормоза. Напоследок он подпрыгнул, как на ухабах, и издал скрежет, в котором слышались жалобы и стоны мертвецов.
— Приехали, — сказала мать.
— Я должен их видеть, — сказал отец сияя. — Будем надеяться, что у избранников есть мозги, соответствующие их красивым лицам.
Пройдя в холл, отец подождал звонка, потом щёлкнул выключателем, чтобы осветить крыльцо. Фонарь не зажёгся.
— Простите, пожалуйста, — сказал он двум незнакомцам, стоявшим в сумерках. — Всё собираюсь сменить проклятую лампочку. Рад познакомиться, я отец девушек. Проходите. Как вас зовут?
Две фигуры неловко протиснулись вперёд, к свету.
— А-а вы знаете нас, мистер Файфилд.
Раздался взрыв смеха, внезапный, как порыв зимнего ветра, и сразу же стих, сменившись красивым, застенчивым хохотком. Молчание.
— Ёж, — произнёс отец, — Шутник.
— Привет, — ответили парни.
— Я хотел сказать — Честер и Уолт. — Отец поспешно отступил, чтобы пропустить их в холл. — А это… не ошибка? Девушки ждут именно вас?
— Кого же ещё? — крикнул со смехом Шутник. Потом опустил голову и сделал новую попытку: — Кого же ещё? — На этот раз тихим, деликатным голосом, как настоящий джентльмен.
— Марта, — отец повернулся к жене, — мне кажется, ты сказала…
— Проходите, мальчики, проходите, — поспешно пригласила мать.
— Спасибо, — парни неловко приблизились и встали под лампой — странные, непохожие, совсем другие.
— Наконец-то нам удалось их пригласить.
— Сломили сопротивление противника, — добавил Уолт.
— Дайте на вас посмотреть, — сказал отец. — Так. Волосы причёсаны.
Парни улыбнулись.
— Брюки отглажены. Посмотрели на свои брюки.
— Руки отмыты, — сказал отец испуганно. Они взглянули на свои руки.
— Надели белые рубашки и галстуки!
Парни поправили галстуки; лица их
