Звуки истреблены, но не все. Уничтожены сухие и длинные стуки и круглые обручи хохота. Птицы рыдания еще живы и беспрерывно вьются надо мной с унылым клекотом.
Подкладка халата в одном месте, под левой мышкой, поддалась.
Только бы не вырвать всех зубов. Вата, без сомнения, есть в подкладке.
Лишь бы не подглядел шпион!
* * *День.
Желтое небо горит, не моргая и гневно. И темные пятна неведомого рисунка угрожающе шевелятся, принимая все новые формы.
Прекрасно вижу: эти пятна слагаются в зловещее изображение черного буйвола с эшафотом на спине. Вот он весь восстановлен передо мной, как мрачный кумир веков!
Желтое пламя небес становится все резче. Два черных ангела Божьего гнева с факелами в руках появились с двух противоположных краев пылающего в желтом огне небосвода. Ужели люди не замечают надвигающейся катастрофы?
Впрочем, когда я становлюсь на подоконник ногами, я вижу людей… С искаженными лицами и резкими телодвижениями они потерянно бегают по рыдающим улицам, всполошенные испугом. Я кричу им в узкое отверстие форточки:
— Опомнитесь! Опомнитесь! Господь Бог сейчас потрясет своды, распалившись гневом за поруганные права отцов, матерей и человека!
Я набираю в себя как можно больше воспламененного воздуха и кричу еще раз:
— Опомнитесь!
И черные птицы-рыдания вьются надо мною с последними воплями.
Вот-вот истребят и их.
А Володечка все спит, распластанный и неподвижный.
— О! Сейчас сюда войдут они, чтобы, разбудив его, позвать к эшафоту.
— Спи! Спи!
— Они вошли! Они вошли!
— Раз, два, три… их шестеро!
— Впереди и посредине колеблется как будто какое-то кровавое пятно. Кто это? Палач? На нем красный колпак, красная рубаха и красные шаровары? Вокруг стана веревка и плеть? О-о!
— А у тех, что с боков, позолоченные пуговицы? И позади скорбно, подавленно и хило плетется жрец? Он!
— Ага, как он сконфужен!
— Стойте! — воплю я во весь голос.
Они подвигаются к Володечкиной постели, как стадо сильных чудовищ к бедному, маленькому воробью.
— Стойте! — грохочет мой голос.
Двое с золочеными пуговицами бросаются ко мне. Один нежно трогает мои руки и ласкает их, как преданный друг.
— Опомнитесь! — вьется вокруг меня.
— Стойте! — воплю я, прикрывая собой постель сына, весь — то выбрасываемый на ледяные вершины, то свергаемый в пламенные пропасти.
— Опомнитесь!
— Стойте! И удержите его!
— Кого?
— Палача!
Тот с золочеными пуговицами совсем припадает к моему уху. Его членораздельный и отрывистый крик больно бьет в мой мозг, пронизывает его, оставляя в нем зияющую и мучительную рану.
Я слышу:
— Порфирий Сергеич, успокойтесь! Порфирий Сергеич, здесь не палачи, а психиатры всего города, которые желают вам только помочь!
Черные гиероглифы с шипением падают с желтого потолка. Но язва в моем мозгу тотчас же зарастает.
Я вижу: они подходят к Володе и уводят его.
Сейчас его поведут двором, и я буду следить за его движениями по теням на той стене. Вижу: его возводят на эшафот. Тень порывисто всколыхнулась. Не споткнулся ли он на последней ступеньке?
В подкладке есть вата!
Судя по теням, — свершается!
Поспешно позвал вахмистра, старого вахмистра, Сидорчука, отдал ему ордена и темляк, завернутые в носовой платок, и заставил его выучить наизусть:
— Полковник корпуса жандармов Порфирий Сергеич Крутояров, возвращая все вышеизложенное, приказал доложить вашему превосходительству. Он стал семьянином.
И да здравствует семья!
Судя по теням, свершилось!
Желтое небо горит, не моргая и зловеще. Черные ангелы то и делю перечеркивают его своим быстрым полетом. Так ласточки реют перед грозою. Вот черные хлопья потухших искр стали медлительно опадать с гневных небес, кружась в воздухе.
Это осколки осыпающихся сводов. Ангелы, стуча молотками, разрушают миры…
Володя, прости! Спешно иду за тобою!
* * *Его превосходительству генерал-майору В. А. Пропорьееву:
«Милостивый Государь, спешу сообщить, что ваш родственник, полковник Порфирий Сергеевич Крутояров, отданный вами на излечение две недели тому назад в мою лечебницу, сегодня на рассвете покончил с собой. Верьте, что, подозревая такой поворот в его недуге, я предусмотрительно приказал убрать из занимаемой им комнаты все, что могло послужить средством для самоубийства. С его постели была убрана даже простыня. А в последний день с него сняли и рубашку, так как он попытался сделать из нее подозрительного вида жгут. На нем оставили только халат, сшитый из такой плотной материи, которая положительно не могла поддаться усилиям рук даже буйнопомешанного. Однако покойный все-таки перехитрил нас. Подпоров в одном месте зубами подкладку халата, он удавил себя ватой, целыми кусками протолкав ее в гортань. Согласитесь сами: могли ли мы предполагать возможность именно такой катастрофы?
При этом посылаю вам записною книжку, с которой покойный не разлучался никогда ни на минуту. Как увидите, там есть много отрывочных и спешных записей, касающихся его болезни.
Еще раз прошу верить, что мною по отношению к больному было приложено все, что повелевает долг и совесть искреннего врача.
Доктор медицины С. Пастырев».
Примечания
Все включенные в книгу тексты публикуются по прижизненным изданиям с исправлением очевидных опечаток и некоторых устаревших оборотов. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам.
В оформлении обложки использована работа А. Дивиша.
БолотоАвт. сб. Разные понятия: Двадцать рассказов (СПб., 1901).
Бред озераАвт. сб. Распря: Двадцать рассказов (СПб., 1901).
Острота зренияАвт. сб. Крик во тьме: (Рассказы) (М., 1916).
СмертьАвт. сб. Разные понятия: Двадцать рассказов (СПб., 1901).
КошмарАвт. сб. Распря: Двадцать рассказов (СПб., 1901).
Бунт ангеловАвт. сб. Крик во тьме: (Рассказы) (М., 1916).
Разбойник ИзмерайАвт. сб. Дали туманные: Рассказы (М., 1913).
Марк БешеныйАвт. сб. Крик во тьме: (Рассказы)
