— Можешь мне доверять, — сказал он.
Они сидели в кухне и пили кофе. Обои были желтые, потертые возле выключателя. Старик накормил Джона паштетом и горбушкой, которую принес, завернув в кухонное полотенце. Он был мэром городка, он сказал, что Поль пытается найти врача, но трудно кому-либо верить.
— Твоя нога может нас всех прикончить, — рассмеялся он.
Потом полено за поленом уложил в печь дрова. Когда дровяная корзина опустела, старик стал собирать игрушки, разбросанные по полу. Джон встал, чтобы помочь.
— Он сперва рассердится, — сказал мэр. — Но так ему будет лучше.
Некоторые куклы были липкими. Им карандашом нарисовали улыбки.
Когда Поль в тот вечер не вернулся домой, Джон собрал кое-какие вещи и тихонько ушел через черный ход.
Дни превратились в недели.
Уже стемнело, на улицах деревни никого не было. Так легче было уйти от патруля.
Некоторые дома были сожжены, вокруг оконных проемов виднелась сажа, похожая на размазанную тушь.
Когда залаяла собака, Джон глянул в переулок и увидел, что в его сторону идет отряд солдат. Они захотят проверить его документы — тем более что уже начался комендантский час.
Если он побежит, они заметят и погонятся за ним.
Он застыл на миг, потом увидел в окне лавки впереди свет. Быстро двинулся к ней и вошел, не задумываясь. Звякнул колокольчик. Это оказалась парикмахерская. Мужчина с мрачным лицом вышел в зал и встал с полотенцем наперевес. Он подвел Джона к креслу и стал намазывать его лицо пеной из большой миски. Патруль прошел мимо под аромат лаванды и ветивера.
Нанеся немного лосьона после бриться, цирюльник ушел вниз и вернулся с объемистым пальто. В карманах лежали булочки, вяленое мясо, деньги, компас и гребешок.
Джон покинул деревню ровно в десять (если можно было верить местной церкви) и выставил время на часах, которые Харриет подарила ему на день рожденья. Вскоре он крался через живые изгороди, держась края полей.
Он перебегал дороги так быстро, как только мог, но однажды оказался в свете фар мотоцикла с коляской. Тот остановился вдалеке, заглушив двигатель, перед колонной грузовиков, перевозивших солдат.
Джон притворился, что пьян, но ничего не произошло. То ли солдаты его не заметили, то ли он их рассмешил. Джон, повозившись, расстегнул ремень и помочился на дорогу.
Комендантский час давно наступил. Джона могли арестовать или просто пристрелить, зависело от того, насколько солдаты были заняты. Закончив, он застегнул брюки и, спотыкаясь, побрел из арки света от фар мотоцикла в безопасное поле. Отойдя подальше, он лег и какое-то время смотрел на грузовики, потом проглотил две таблетки обезболивающего и быстро пошел дальше.
Он планировал идти на север, там он надеялся отыскать корабль в Англию или связаться с маки.
Он шел, пока не занялась заря. Его одежда намокла от росы. Пока он искал, где укрыться, над ним на бреющем прошли два бомбардировщика, и он задумался: может, они с базы в Хэррингтоне, может, он знаком с экипажем? Саквояжники вылетали, только когда луна была достаточно яркой, чтобы ориентироваться по рекам и озерам.
Через какое-то время Харриет и его родители узнают новости. Он представил, как они сидят за кухонным столом, пытаясь привыкнуть к этой мысли. Какая тишина повиснет в ресторане — тишина на десятилетия. Как загрустят кухня, противни, тарелки с яичницей и картофельными оладьями.
Джон набрел на брошенный дом и зашел внутрь, потому что уже вставало солнце. Пол был усыпан консервными банками и битым стеклом. В затхлом сыром воздухе тяжело висела вонь мочи. В крыше, там, куда попал снаряд, зияла огромная дыра, потом он рухнул сквозь пол в подвал. По ровному перестуку капель, отдававшемуся эхом, Джон понял, что подвал затоплен. Он снял пальто и зажег свечу. Поначалу трудно было что-либо разглядеть, но он опустил свечу как можно ниже в пробоину. В подвале был еще и гараж, у дальней стены виднелись очертания машины. Еще было видно деревянные балки, сломанную мебель, разбитую посуду и нечто, с виду похожее на белое свечение человеческого тела. Джон попятился и стал искать, где прилечь.
Проснулся он двенадцать часов спустя, в сумерки, и тихо лежал, пытаясь понять, что происходит. В тишине он слышал, как стучит его сердце — словно отсчитывая время, которое ему осталось прожить.
Прежде чем продолжить путь, Джон решил отважиться заглянуть в подвал. Сперва он проверил, нет ли кого снаружи, потом снял башмаки, носки и повязку. Закатав брюки, бросил в дыру несколько крупных обломков мебели, морщась от грохота. Потом медленно слез вниз. Ледяная вода притупила боль в его ноге. Он планировал открыть капот машины и достать несколько трубок, которые пригодились бы, чтобы дышать под водой.
Крышка капота так громко заскрипела, что Джон не сомневался: любой, кто оказался бы снаружи, услышал бы. Пару мгновений он прислушивался, но слышал только свое дыхание и слабый посвист утреннего ветра в развалинах.
Двигатель и ходовая часть уже начали ржаветь. Джон накапал воска на крыло, чтобы закрепить свечу, и нашел нужный шланг. Он легко оторвался, и Джон выбрался обратно наверх по груде мебели, постаравшись не потревожить бывшего жильца.
Уложив вещи, Джон завел часы и вышел наружу. Уже почти стемнело. Джон пошарил вокруг дома в поисках еды и нашел маленькую грядку моркови, росшей возле овоща с тяжелыми листьями, которые почти полностью съели слизни.
Приняв еще обезболивающего, Джон продолжил свой путь на север, огибая деревни и забиваясь в укрытие при дальнем ворчании двигателя. В воздухе шли активные действия, и иногда около полуночи Джон ложился на спину, чтобы посмотреть на сверкающий воздушный бой.
План его пока удавался, и он подумал, что можно попытаться забраться подальше на север у побережья.
Рассвет оказался сухим и теплым. Строений поблизости не было, и Джон втиснулся в живую изгородь, раскинул руки и ноги вдоль веток и корней, так же, как когда прятался в ту первую ночь. Он помочился, повернувшись на бок (испражнялся он только в пути, чтобы запах не привлек никого, идущего мимо).
Несмотря на то что Джон съел половину припасов, заснул
