– Ну, в таком случае я совершенно чиста перед правосудием. Я ничего не знала, никуда не летала. И вообще, Сережа не только не давал нам никаких денег, но и в доме нашем появлялся в чистый четверг по праздникам, – бросила я, накидываясь на засохшее пирожное «Картошка».
– Да, видимо, это и следствие тоже обнаружило, во всяком случае, в деле ты почти не фигурируешь. В твоей ситуации плохо только одно – что ты оказалась в машине в момент захвата. Как бы, понимаешь… ну не должны оказываться в машинах люди, которые не в курсе, что там припрятано. Особенно в момент непосредственной транспортировки такого большого количества этой дряни. С другой стороны, в сигнале про тебя не было ни слова, и отпечатков твоих не было ни на пластике, ни тем более под пластиком. Хотя и Сергеевых тоже не было, его – только на руле и капоте.
– В сигнале? В каком сигнале? – переспросила я.
– Ну да, в сигнале, – пожал плечами Молчанов. – Захват ведь производился по наводке. Ты же понимаешь, такие вещи просто так не происходят. Такие операции разрабатываются, подготавливаются. Или ты считаешь, что группа захвата в полном составе просто колесит по МКАД и наваливается на машины, которые ей кажутся подозрительными? Ау, я уже сказал, в полиции каждый чих дорого стоит. И денег много, и согласований, и отчетов.
– Подожди, подожди, но какой именно сигнал, кто его дал? Полиция? – «тупила» я. Юра отпил из чашки, к которой я лично и прикасаться бы побоялась – по причине явной бактериологической угрозы.
– Да не знаю я. Хотя… нет, знаю. Если на то пошло, не полиция. Сигнал был анонимный, от осведомителя или типа того. Я видел стенограмму разговора в деле. Я, конечно, не могу сказать, что я прямо читал дело. Мне вообще-то только дали посмотреть фотографии с места, это да. Остальное я так, краем глаза.
– Острый у тебя край, – натужно рассмеялась я.
– Острый, и не только. Кстати, я там, в деле, и тебя видел. В смысле – фотографию, – поделился со мной «радостью» Юра. – Ты весьма живописно лежала на дороге. Как Аль Капоне. Нет, правда.
– Да уж, сомнительное достижение. Только Никасу Сафронову не говори, а не то тут же побежит увековечивать нас. Значит, анонимный осведомитель?
– Да черт с ним, с осведомителем. У полиции таких полно. Ты вот лучше скажи, ты сама-то как? Файка сказала, у тебя пропало молоко?
– Это да, – рассеянно кивнула я. – Ну, спасибо тебе, Юра. Просто невероятно ты мне помог!
– Ну, пожалуйста, – хмыкнул он и хитро посмотрел на меня. Мне лично Молчанов никогда не нравился, он казался мне слишком шумным, слишком рискованным – такой в любой танковый люк сиганет, не задумываясь. Но я могла понять, почему Фаина сходила по нему с ума.
И почему она ушла от него, я тоже понимала.
– Это что, не все? – спросила я, прищурившись. Юра загадочно улыбнулся.
Я потом еще долго думала обо всем этом, пока шла до метро, пока стояла на эскалаторе. Анонимный звонок – это было странно. Об этом нужно было рассказать Сереже. Кто-то подставил его, усадив за руль машины, начиненной героином. Какой-то герой на героине. Этот кто-то мог и анонимно позвонить.
– Вы в поезд заходите? – спросили меня, и я дернулась, обнаружив себя на платформе, в толпе – перед открытыми дверями вагона. Я мешала проходу пассажиропотока, и пассажиропоток был недоволен. Он подхватил меня под руки и вдавил в вагон, повесил меня на металлическом поручне. Не прислоняться. Не блокировать двери. Никому не верить. Я достала телефон и включила его, чтобы загрузить обратно «telegram», на моем экране всплыла эсэмэска от Капелина:
«…Ты там в порядке, Лиза?..»
Я вдохнула полной грудью, пытаясь справиться с волнением. Его высокая инопланетная фигура, его уверенность в себе, жесткие вьющиеся волосы и беззаботный смех сейчас были для меня как окно в параллельное измерение. Пройти невозможно, смотреть можно. Не пытайтесь покидать кабину лифта во время движения. Я подключилась к Интернету метрополитена и нашла в магазине приложений «telegram». Я начинала понимать, отчего наши правоохранители с такой ожесточенной яростью боролись с этим безопасным с виду приложением. Я стояла в вагоне поезда, окруженная десятками усталых равнодушных людей, а в моих руках телефон превращался в орудие преступления, пусть и не совершенного нами, но тем не менее надежно прикрытого.
Сережи в Сети не было. Я решила подождать. Кольцевая линия давала мне все возможности. Я уселась в угол и закрыла глаза, когда телефон зазвонил. Я подумала: это он, и отчего-то улыбнулась.
– Я тебе мешаю? Или ты специально мне не отвечаешь? Вроде я не успел тебе надоесть! – сказал мне Герман Капелин и тихо засмеялся, словно сам удивился такой абсурдной идее. – Мне нужно срочно выяснить, какой размер у твоего сына.
– Что? – вытаращилась я. – Зачем?
– Ну, не знаю, – хмыкнул Капелин. – Планирую сделать кибернетического робота – точную копию твоего сына, так что буду снимать параметры.
Я онемела. Капелин заржал так громко, что его смех был слышен моему соседу. Он недовольно обернулся и покосился на меня. Поезд тронулся и полетел в сторону тоннеля.
– Я сейчас пропаду, – сказала я.
– Не пропадай, ты что. Я тебя спасу! – тут же, не задумываясь, ответил Капелин. Я растерянно открыла рот, затем закрыла его и снова открыла.
– Я вообще-то про поезд. Мы сейчас в тоннель въезжаем. Я могу пропасть. Алло? Алло? – но пропала не я, а он. Или, возможно, мы пропали. На следующей станции я выскочила из поезда и пошла к эскалаторам. Шум мешал, поезда то приходили, то отходили с нарастающим грохотом, но мы с Капелиным то кричали, то шептались, то переходили на нормальный тон – пока у меня не «умер» телефон. Только после этого я вспомнила, что забыла переслать Сереже информацию об анонимном информаторе. Или как его там. Осведомителе. Капелин сказал, что у его знакомых есть магазин детской одежды и там как раз сейчас распродажа – только для своих. Чудовищно низкие цены. Для Васи он еще понимал, что брать. Если человеку нет еще и года, что ни купи – будет либо впору, либо на вырост. А вот с мужчинами за четыре иметь дело гораздо сложнее.
– Ты вовсе не должен! – возмущалась я, впрочем, довольно лживо. Сопротивляться Капелину было сложно и незачем. И бесполезно – как показало время.
Тем же вечером он приехал ко мне домой, наплевав на все мои запреты и возражения. Он
