– Вы одна, – уверенно кивнул он и прошел в глубь салона. Я побежала за ним.
– Женщина! – крикнули мне. – Пакеты свои заберите?
– Что? – я обернулась и посмотрела на желтые пакеты.
– Ишь, развели терроризм, – пробурчала старушка, запахнув полу своего пальто поплотнее, словно в случае террористической угрозы это бы ей помогло. Я подобрала пакеты и пошла за своим «злым гением». Мы сели на заднее сиденье – в воскресенье там пустовал целый ряд. Автомобиль с «шариками» пристроился прямо за нами и тихонько «тошнил» в правом ряду.
– Как мне вас звать? – спросила я. – Вряд ли вас зовут Иваном.
– Ничего, можете звать меня Иваном, страшного ничего не случится. А я вас буду звать Марьей, если хотите.
– Меня зовут Елизаветой, и я – жена того человека, который должен был вам позвонить по этому номеру примерно с месяц назад. Я думаю, вы понимаете, о каком звонке я говорю.
– Я не знаю, может быть, понимаю, может быть, нет, – пожал плечами «Иван».
– Если бы не понимали, не приехали бы ко мне на встречу – вот так, по одному звонку. Это было бы странно и нелогично – особенно для такого человека, как вы.
– Какого – такого? – заинтересовался он.
– Мне кажется – я, конечно, не уверена, но мне кажется, что ваше время стоит приличных денег. Не говоря уже о стоимости ваших… м-м-м… помощников. Вы бы не поехали на встречу, если бы вам не было интересно, что же стало с партией героина, которую вы ждали тридцать первого декабря прошлого года.
– Вы свихнулись? – прошипел он. – Ничего я не ждал, ни о чем я не знаю. Вы кто? Вы из полиции? Вы хотите проблем? Я вам их создам. Вы у меня в них купаться будете. Думаете, автобус может вас защитить от меня? Жалкая видеокамера и пара старушек вас защитят?
– Знаете, у меня была заготовлена фраза, что если я не выйду из этого автобуса сама и подобру-поздорову, то ваша фотография автоматически будет переслана в те самые органы, о которых вы только что сказали. Я не из полиции. И я вам не мешаю, я здесь – чтобы передать вам информацию, которой, как я вижу, у вас нет. И это, кстати, довольно странно, что у вас ее нет. Что именно вам сказали? Что машина просто исчезла? Что пропала в пути? Что все отменилось? Так?
– Марья, давайте договоримся, что вы не станете называть вещи словами, которые ранят мой слух, – чуть успокоился мой Иван. Я тоже выдохнула.
– Я – Лиза.
– Мне плевать. Выбирайте слова, пожалуйста, – сказал он, поставив особенно ядовитый акцент на слове «пожалуйста».
– Извольте, расставим акценты. Тридцать первого декабря мой муж был в этой машине, он управлял ею. Он ехал из Краснодара в Москву в полной уверенности, что он просто купил машину. Он понятия не имел, что является невольным…
– Осторожнее…
– Невольным участником уголовно наказуемых действий, так пойдет? – скривилась я.
– И что? Почему вы считаете, что это должно меня интересовать? Вы говорите, ваш муж ничего не знал и вообще ангел, а я ни вас не знаю, ни его и плевать хотел на вас обоих. – Садко говорил тихо, спокойно и зло. Со стороны, наверное, казалось, что мы просто болтаем о погоде. Автобус катился размеренно, не спеша, и подолгу стоял на каждой остановке, запуская в салон морозный воздух. Люди заходили и выходили, радовались выходному, тащили санки, ругались на детей.
– Мне тоже на вас плевать. Вот только кому-то не было плевать на нас обоих. Дело в том, что кто-то из ваших… скажем так, контрагентов сообщил полиции точное место, данные машины и приметы моего мужа – и цель его путешествия из Краснодара в Москву тоже. Так что, когда он приехал в столицу нашей великой страны, его уже ждали.
– Не могли. Наши не могли, исключено, – выпалил Садко.
– Иван… как там вас по вашему фиктивному отчеству… Кириллович, кажется. Поверьте, могли, и, поверьте, сделали.
– Но зачем им это? Они остались без значительных сумм денег, вы же понимаете. Нет поставки, нет оплаты. Это вам не «Райффайзен банк», у нас тут никаких аккредитивов нет.
– Смешно.
– Что смешно? Не вижу я тут ничего смешного.
– Вечером деньги – утром стулья, утром деньги – днем стулья. Ну, Остап Бендер? – в глазах собеседника было только ледяное непонимание. – Что, не смотрели? Не может быть!
– И читал, и смотрел, – отбрил меня он. – Вы хотите, чтобы я поверил, что кто-то сделал такое специально? Не поверю, потому что нет никаких разумных причин.
– Значит, есть.
– Какие?
– Откуда я знаю?! – Я не сдержалась и повысила голос. – Проблема в том, что вместо того, чтобы приехать прямиком к вам, мой муж решил завернуть ко мне – по дороге. И вместо вас арестовали меня.
– Что?
– То! – выкрикнула я. – Кому-то очень хотелось, чтобы вас уложили на холодный асфальт лицом вниз. Прямо в этой вашей красивой дубленке. Может быть, чтобы вас застрелили при оказании сопротивления. Что-то подсказывает мне, что вы бы его оказали. А от меня-то какое сопротивление? Я ж просто ехала за консервированным горошком, понимаете? А теперь должна отдуваться?
– Тише, тише, Марья. Смотри, у тебя щеки красные, у тебя не инфаркт, часом?
– Я Лиза! И да, вполне может быть и он, – согласилась я. – Жарко-то как, словно я пешком через Альпы перешла. – И я принялась стаскивать куртку и свитер, совсем забыв, что под свитером у меня только простая черная майка. Я была неадекватна, совершенно не контролировала себя.
– Господи боже мой, женщина, успокойся! – рявкнул он. – Успокойся, оденься и расскажи все, что знаешь.
Я застыла, затем кивнула и всунула руки обратно в рукава свитера. Это заняло полный автобусный круг – рассказать ему все, что знала. Я вещала, как могла, – сумбурно и несвязно, без логики и со всяческими бессмысленными вставками и отступлениями. Садко больше не давил, не перебивал и не пытался грубить. Он внимательно слушал, как я путано описывала молодчика, поджидавшего меня у подъезда, он пересмотрел все ссылки на копии документов Сережиного дела, которые я получила у Юрки Молчанова, вчитывался в экран моего планшета, слушал мой путаный пересказ истории самоудаляющегося чата. Я переслала все ему.
– И ты не знаешь, где твой муж сейчас? – на всякий случай уточнил он. Я помотала головой.
– Он сказал, что так будет лучше, потому что если меня кто-то захватит – вы или полиция, все равно, – то я не смогу его выдать. И это прямо хорошо, только, если честно, я очень надеюсь, что вы не станете меня захватывать. Если можно, не похищайте меня. Я не уверена, что смогу пережить это. А у меня дети. Никому это не интересно, ни следователю, ни вам, но это очень важно для меня – чтобы у моих детей осталась хотя бы мать.
– Ты опять
