Второй состав должен был доказать депутатам, что их неприкосновенность существует только тогда, когда в своей работе они руководствуются исключительно государственными интересами. Если же появляются какие-то шкурные мотивы, то оная неприкосновенность может развеяться – ну прямо как сон, как утренний туман. И от нее останутся только следы на текущей воде, состоящие в том, что отбывать срок бывшие народные избранники будут в специальном лагере. То есть их там не будут бить уголовники, они с этим прекрасно справятся сами. Есть, если кто не в курсе, такая очень хорошая методика перевоспитания, называется бригадный подряд.
Это означает, что паек выделяется на бригаду по результатам ее работы в целом. И если, кто-то не захочет напрягаться, то его норму должны будут выполнить остальные. Или положить зубы на полку, но на это люди вряд ли пойдут. Нет уж, они, может, денек-другой и поголодают, а потом всем коллективом начнут мануально вразумлять плохо работающего. Тут могут быть всего два исхода, причем оба положительные.
Первый – воспитуемый проникнется, воспылает энтузиазмом и начнет трудиться как полноценный и равноправный член общества, то есть товарищам за него работать больше не придется. Профит! Второй вариант – это когда объект убеждения от побоев… того… помрет. В этом случае бригаде либо снизят план, ведь ее численность уменьшилась, либо добавят нового члена, который изначально будет прекрасно знать, отчего и как эту юдоль скорби покинул его предшественник, что наверняка поспособствует повышению трудолюбия.
Вот, значит, я теперь с интересом смотрел, как депутаты второй думы сами и с энтузиазмом приближают свое личное светлое будущее. Возможно, некоторые его переживут и станут умнее. И уж точно поумнеют новые кандидаты на освободившиеся места.
И, если я себе все правильно представил, начиная с третьей Думы пойдет уже нормальная работа.
Однако в мои оптимистические планы пришлось внести небольшое изменение, причем с подачи Петра Маркеловича. Он, хоть и давно разменял седьмой десяток, хватки пока не терял, даже скорее наоборот.
– Александр, – сказал он, – если вы не хотите думать о поддержании на должном уровне вашего светлого образа в воображении общества, этим приходится заниматься мне.
– Да в общем-то хочу, просто не всегда хорошо получается. А что, я опять где-нибудь напортачил? И, кстати, против вашего участия у меня нет никаких возражений.
– К сожалению, вы, как мне кажется, уже почти созрели до того, чтобы совершить ошибку, – улыбнулся старый канцелярист.
Я вернул ему улыбку. Высказывание, приписываемое Талейрану, но на самом деле принадлежащее разработчику «кодекса Наполеона» де ла Мерту – «это хуже преступления: это ошибка» – знали мы оба.
– Когда вы репрессируете террористов, кои не могут не знать о противозаконности своих действий, общество воспринимает это с пониманием, – развил свою мысль Петр Маркелович. – Более того, если какой-то сановник, явно идущий против вашей политики, причем несомненно из своекорыстных побуждений, вдруг внезапно помирает от несчастного случая или неожиданной болезни, это тоже не вызовет резкого осуждения. В конце концов, он знал, на что шел, и должен был заранее оценить риски. Однако сейчас не тот случай. Депутаты просто пока не успели разобраться в обстановке. Им сначала надо все подробно и убедительно объяснить словами, и только если они не внемлют, переходить к более энергичным мерам.
– Какими словами им объяснять? – вздохнул я. – Мне маман говорила, что ругаться матом на публике нехорошо, а никаких других слов при виде этих харь в голову не приходит. Может, вы этим займетесь?
– Да, Александр, конечно, я именно это и собирался предложить. Мне в моей долгой карьере и не такие встречались, причем общаться с ними приходилось не только вежливо, но и уважительно. Научился.
Вот уж не знаю, какие именно аргументы (и сколь уважительно у него они получились) озвучил парламентариям Петр Маркелович, но его хорошо поняли. Больше половины инициаторов закона о печати вдруг сказались больными, а почти все оставшиеся проголосовали против его принятия в третьем чтении. Почти – это потому, что двое не вняли доброму слову и попытались донести свое возмущение до рабочих на собрании трудовых союзов Путиловского завода. В отличие от них, рабочие все поняли правильно и основательно отметелили ораторов.
Ну, а мне оставалось только сожалеть. Ведь какой замечательный лагерь для них построили! Я, правда, там не был, но зато видел качественные фотографии. Ничего, если я правильно представляю себе суть демократии, недолго ему стоять пустым. Небось со временем еще и расширять придется.
Глава 27
К началу тысяча девятьсот седьмого года стало ясно, что первая русская революция в общих чертах удалась, то есть привела примерно к тем результатам, которые и планировались. Не без шероховатостей и издержек, конечно, но в общем все получилось неплохо.
Никакого Великого княжества Финляндского в составе Российской империи больше не было. Вместо него на том же месте карты империи скромно разместились две губернии. И граница со Швецией теперь охранялась ничуть не хуже, чем, например, с Австро-Венгрией. Прогрессивная мировая общественность, естественно, взвыла, а я, что не менее естественно, на этот вой начхал.
Николай Николаевич не только выполнил все, что на него было возложено, но даже слегка перевыполнил. Восстание в Хель… в смысле, в Гельсингфорсе было подавлено быстро и жестоко, но под конец великий князь не уберегся. Две пули из «парабеллума» в грудь, лишенную малейшего подобия бронежилета – это серьезно. И я тут был совершенно ни при чем. Когда восставшие поняли, что явно терпят поражение, и их раскатают в блин самое большее через три дня, они отправили три террор-группы с заданием убить командующего гвардией. Одной повезло, но восставшим это не помогло, скорее наоборот. Теперь солдаты никого не пытались арестовать, как раньше, а стреляли сразу, и чаще всего наповал. В общем, восстание было подавлено, а Николай Николаевич уже трое суток пребывал между жизнью и смертью. Я, честно говоря, склонялся к мысли, что второй вариант предпочтительней, но делиться ей с доктором Боткиным, ясное дело, не стал. Ни к чему разрушать уже сложившийся в его представлении светлый образ государя, это будет жестоко. Правильнее поделиться сомнениями с тем, для кого подобное особой новостью не будет, подумал я и по-быстрому съездил на полчаса в Приорат, где
