– Неужели? Мне этого не говорили. Но тогда все тем более ужасно! И я считаю, что наш долг – способствовать как можно более скорому прекращению кровопролития.
Ага, подумал я, англичане наконец-то увидели, что возможная прибыль от эксплуатации золотых месторождений расходов на войну не окупает. Правда, они пока не знают, насколько это богатые месторождения. Ну что же, пора, пожалуй, прозондировать почву насчет иных возможностей извлечения прибыли.
– Берти, – сказал я, – мне импонируют твои гуманистические устремления. Но, чтобы между нами осталось поменьше недомолвок, позволь описать, как я вижу сегодняшнюю ситуацию в мире. Итак, он поделен практически весь, неоткрытых земель не осталось. Есть неосвоенные, но это вопрос времени, причем не такого уж продолжительного. И, значит, двадцатый век просто вынужден будет стать веком передела мира.
Начали этот процесс Соединенные Штаты, лишив Испанию почти всех колоний. Однако второй Испании, то есть страны, обладающей обширными заморскими владениями, но не способной их защитить, нет. Ну что можно взять с Португалии, например? Или с той же Дании. Бельгийское же Конго – это владения не страны, а ее короля, то есть частная собственность.
Эдуард благосклонно покивал, а я продолжил:
– Хоть сколько-нибудь обширные колонии есть у великих держав, но их передел возможен только при создании коалиций. И вот, значит, я задумался, по каким критериям следует классифицировать возможных друзей и врагов.
Король вставил:
– Очень интересно, я тоже об этом размышлял, мне интересно будет послушать твои доводы.
– Итак, начнем с Германии. Это идеальный союзник, причем кому угодно. Тому, кто сможет ее быстрее уговорить. Потому что имеет сильную армию, мощнейшую экономику и в перспективе – один из самых сильных флотов мира. Именно поэтому она нежелательна во врагах, но не только. Главное – с нее взять-то почти нечего! Колоний по сравнению с Англией и Францией мало, и они все жутко нерентабельные.
Идем далее. Франция. Армия так себе, флот немногим лучше, промышленность до германской не дотягивает. Зато колонии есть, и такие, что просто пальчики оближешь. Идеальный противник, причем кому угодно из тех, кому нужны колонии. А если учесть, что у нее в союзниках Турция, владеющая обширными и весьма перспективными землями, то и тем более.
Россия. Армия сильная, флот слабый, промышленность так себе. Взять с нее нечего, кроме ее собственных территорий, за которые ее солдаты будут отчаянно драться, интервентов у нас не любят, Наполеон свидетель. То есть хороший союзник и нерентабельный враг, причем опять-таки для всех.
И, наконец, Великобритания. Армия не такая уж плохая, несмотря на трудности в Южной Африке. Флот – мощнейший в мире. Развитая промышленность. И колонии, по сравнению с которыми все остальные кажутся мелкими и бедными клочками земли. То есть очень выгодный союзник для того, кто собирается воевать с Францией, и не очень для того, кто точит зубы на Россию.
– Почему?
– Да потому, что с России взять нечего! А с Англии нельзя, она же союзник.
До Эдуарда, кажется, начало потихоньку доходить.
– Так ты, – слегка запинаясь, проговорил он, – предлагаешь союз Великобритании, Германии и России против Франции и Турции?
– И Австро-Венгрии. Да, Берти, ты все понял правильно. Англии – все французские колонии, кроме Алжира, Германии – Алжир и Ливию, России – по мелочи от Австро-Венгрии, Месопотамию (тьфу на нее!) и проливы.
– Последний пункт… он… э-э-э…
– Понимаю. Но ты все же подумай – а может, выгоды от такого расклада как-то перевесят его отрицательные стороны? Ни на каком конкретном ответе я сейчас, понятное дело, не настаиваю.
Разумеется, не больно-то я верил в возможность такого союза. Но вот что сведения о его обсуждении быстро дойдут до Штатов, был убежден. И что это почти наверняка приведет к охлаждению их и без того не самых сердечных отношений с Англией – тоже. В этом, собственно, и была основная цель моего только что закончившегося выступления.
Глава 28
Последним, так сказать, завершающим аккордом беспорядков тысяча девятьсот шестого – тысяча девятьсот седьмого ода стала смерть Сергея Юльевича Витте. Сразу заявляю – я тут был абсолютно ни при чем! И мои спецслужбы тоже. Я, прямо скажем, от этакого известия даже расстроился. Ведь были такие хорошие планы ласково взять бывшего министра финансов за хобот и потрясти на предмет неправедно нажитых богатств, но они, ясное дело, теперь накрылись медным тазом, ибо покойника за что ни бери и как ни тряси, денег из него один черт не посыплется. А ведь не мог Витте склонять меня к взятию французского займа даром, наверняка от этого у него на зарубежных счетах сильно прибавилось. Вот только поди теперь доберись до них, до этих счетов.
Все улики явно – даже слишком явно – указывали на эсеров. Бомба, начиненная смесью сахара с бертолетовой солью, порубленные гвозди в качестве поражающих элементов, да и сам бомбист, по сведениям КГБ, состоял в партии социалистов-революционеров. Правда, он погиб при взрыве, но довольно странной смертью. В него попали три обрезка гвоздей, но тот, который привел к летальному исходу, прилетел сзади.
– Эсеров тут играли в темную, – озвучил предварительный вывод Медников. – Инициаторы – похоже, французы. Если только и их кто-то не направлял. Но у лягушатников есть весомый мотив – они недавно поняли, что с займами их слегка обвели вокруг пальца. Такого не прощают, вот они и ликвидировали главного виновника, Витте.
Так, прикинул я. Оболенскому нужно усилить охрану, ведь главным действующим лицом тут было он. Впрочем, раз уж сам председатель КГБ не в курсе о его роли, то, наверное, и французы тоже.
Рогачев чуть позже представил свой доклад, в котором в общих чертах повторялись обвинения Медникова против французов, но имелись и отличия. Михаил был уверен и даже предоставил косвенные подтверждения, что операция финансировалась из Лондона.
– Ничего удивительного, – пожал плечами я. – Те же Ротшильды – семейка весьма космополитическая. У них есть английская ветвь, французская, австрийская… и это только те, про которых я знаю. Надо будет – и какая-нибудь уругвайская появится.
– Это так, – согласился Рогачев, – но я все же не исключаю, что операцию инициировали не в финансовых, а в правительственных кругах Англии. Возможно, там решили,
