Ленинград. Страстно целуя его в башенке на крыше, она обещала, что обязательно будет приезжать к нему на улицу с таким необычно длинным для их городка названием. Саша написал на разрезанной впоследствии открытке, что будет ждать ее всегда. Люда не приехала ни разу. А потом Сашины родители тоже обменяли свою новую квартиру на ленинградскую. Хотя город был огромным, Ермоленко не терял надежды встретиться с Людой, и однажды они действительно столкнулись в спортивно-концертном комплексе «Юбилейный».
Ермоленко увидел ее в гардеробе. Люда стала еще прекрасней, чем была. На плече уже не лежала немодная в новые времена коса тургеневской девушки. Вокруг Людиной головы теперь стояло облако удивительных пушистых волос с лиловатым оттенком, достойным сказочной куклы Мальвины. Где наивному учащемуся выпускного класса Ермоленко было догадаться, что первокурсница педагогического института имени Герцена Людмила Никольская подкрашивает свои волосы вошедшим в большую моду оттеночным шампунем «Ирида»!
Люда встрече обрадовалась. То, что Саша Ермоленко младше ее на год и по сути является еще школьником, новым знакомым можно и не говорить. Сами они ни за что об этом не догадаются, потому что Саша высок и элегантно красив, как киноактер, играющий исключительно молодых и талантливых ученых, бескомпромиссных следователей по особо важным делам и отважных полярников.
После неожиданной встречи в «Юбилейном» отношения Саши и Люды вошли в еще более волнующую стадию. Девушка пригласила его к себе в гости в большую старинную квартиру на улице Салтыкова- Щедрина. Семья Ермоленко нынче проживала в штампованной новостройке Веселого поселка, а потому, явившись к Люде, Саша будто опять перенесся во времена своего детства. Крашенные в бежевый тон толстые стены, белая лепнина фасада, ступеньки лестницы, отделанные шлифованным гранитом, отполированные ладонями жильцов перила цвета жженого сахара, высокие потолки – все было, как в их доме на Вокзальной улице в Колпине. И все-таки немножечко не так. Фронтон дома на Вокзальной был украшен колосьями и серпами, а лепнина под крышей дома, где жили Никольские, являла собой вязь из каких-то мифических существ: полурыб-полульвов, соединенных между собой извивающимися плетями плюща.
А в Людиной комнате был эркер. От остального помещения его отделяли густые тюлевые занавески, и он, таким образом, представлял собой как бы еще одну маленькую застекленную комнатку. В нем помещался небольшой диванчик, по бокам которого в больших горшках стояли два густо разросшихся растения с крупными и глянцевыми резными листьями. На этом диванчике как раз под сенью резных листьев Саша Ермоленко и потерял свою девственность.
Про Люду этого сказать было уже нельзя. Застекленный эркер-будуар с диванчиком и вечнозелеными растениями, эротично подсвеченный настольной лампой, стоящей на полу, будто специально был предназначен для свиданий и любовных игр. Шестнадцатилетняя Люда это поняла сразу, как только вошла в свою новую комнату. Первое, что она сделала, явившись в новую школу, это на скорую руку определила в классе объект, который можно в ближайшее же время опробовать в эркере. В своей неотразимости она не сомневалась и была права.
Объект, а именно Юра Афанасьев, голубоглазый розовокожий блондин и первый парень на «этой деревне», ловко завлеченный в эркер, сразу понял, что от него требуется. Он старательно сделал все от него зависящее, но Люде это не понравилось. Афанасьев был с позором изгнан из будуара и из Людиных планов. Честно говоря, подобных планов она больше не хотела и строить. Книжки про любовь все врали. Ей было больно, скользко и противно, а голый Афанасьев являл собой такое отвратительное зрелище, что некоторое время девушка мысленно раздевала любого понравившегося парня. Ей тут же виделся очередной вариант бедного розового Юры, и она, так же мысленно, плевалась. Настольная лампа была возвращена на свое законное место, а тюлевые занавески эркера безжалостно раздернуты в стороны, будто хозяйка комнаты собиралась вот-вот начать мыть окна.
Для Саши Ермоленко лампа была опять перенесена в эркер и искусно спрятана между диванчиком и одним из цветочных горшков. Густой тюль снова отгородил будуарчик от комнаты. Неудача с Афанасьевым быстро изгладилась из Людиной памяти, потому что с Сашей ей было хорошо. Так хорошо, что она жарко шептала ему «люблю», «только тебя одного», «с самого детства» и «буду любить всю жизнь». Саша отвечал ей теми же словами с небольшим, но существенным дополнением: «Мы обязательно поженимся».
То время вспоминалось Ермоленко как нечто ирреальное, возможно, приснившееся или, наоборот, придуманное бессонными ночами. Они с Людой будто парили над городом в своем застекленном корабле- эркере. Сумасшедшая страсть и феерическое удовлетворение друг другом воспринимались как невероятный подарок им, избранным и особо отмеченным судьбой. Удачно найденное Людой освещение снизу превращало эркер в волшебный фонарь с шевелящимися тенями крупных листьев, похожих на чьи-то ладони, закрывавшие юных любовников от остального мира.
Закончилось все весьма тривиально. Уже искушенная в тайнах плотских наслаждений Люда увлеклась своим однокурсником Эдиком Манташяном, обрусевшим армянином. Эдик был представителем уже третьего поколения ленинградских Манташянов. Люде в нем нравилось все. Во-первых, то, что он не Саша, не Витя, не Сережа, а Эдик. Во-вторых, то, что его фамилия вопреки всем правилам русской орфографии пишется через «я» после «ш». В-третьих, он был жгучим брюнетом, в отличие от жалкого блондина Афанасьева и очень светлого шатена Ермоленко.
Если бы Люда Никольская училась не на филологическом факультете педагогического института, где парней можно пересчитать по пальцам, а на физмате политехнического, то, возможно, горбоносый Эдик даже показался бы ей смешным. Но среди единичных худосочных, прыщавых и близоруких филологов их учебного заведения Манташян ярко выделялся своей колоритной внешностью.
Не в пример Юре и Саше, Эдик не желал заниматься любовью на маленьком скрипучем диванчике за тюлевыми занавесочками. Возможно, ему с его горячим восточным темпераментом, даже в третьем поколении, так до конца и не охлажденном ленинградской промозглостью, там было тесно, а может, он тайно страдал клаустрофобией, но волшебный фонарь эркера его не привлекал. Подстраиваясь под Эдика, Люда быстро похоронила в душе все сентиментальное и романтическое и всегда была готова к торопливым отправлениям любви в любых походно-полевых условиях.
Саша очень тяжело перенес измену любимой девушки. Он чуть не вылетел с третьего курса Техноложки, потому что провалил зимнюю сессию. Он с трудом заставил себя не думать о Люде и начать наконец учиться в полную силу своих возможностей. Сперва он поклялся вообще не смотреть на представительниц коварного противоположного пола, который лишь по недоразумению называют слабым. Потом, наоборот, решил как можно скорее найти девушку еще более красивую, чем Люда, и прогуливаться с ней попеременно то под эркером – бывшим пристанищем его счастливой любви, то по набережной Мойки напротив ЛГПИ имени А.И. Герцена. Пусть презренная Никольская увидит, что ему совершеннейшим образом наплевать на нее и на ее то ли грузина, то ли еврея с чудовищной величины носом.
Подходящую девушку Саша высмотрел в коридорах собственного же института. Пожалуй, ее трудно было сравнивать с Людой и определить, кто из них красивее. Девушки были очень разные. Та, которую он приглядел взамен Никольской, ни капельки не походила на голубоволосую Мальвину. Чувственного шрамика на щеке у нее тоже не было. Зато в наличии имелось другое: а) необыкновенно глубокие глаза-озера, б) соболиные брови, в) очень темные волосы, гладко зачесанные назад и закрученные тугим узлом и, наконец, г) очень неплохая литая фигурка. Ее лицо кого-то смутно напоминало Саше, однако он посчитал, что просто встречался с ней в институте уже не раз, но не вглядывался пристально, поскольку его воображение всегда занимала одна лишь Люда.
Как подойти к девушке, выбранной в пику Никольской, Саша Ермоленко не мог и представить. Опыта у него в таких делах не было никакого. Люду он знал всегда. Сколько существовал он, столько же рядом с ним была и она. Они вместе копались в песочнице, ездили наперегонки на трехколесных велосипедах, потом он катал ее на раме своего двухколесного, с трепетом вдыхая ни с чем не сравнимый запах девичьих волос, потом целовался в башенке на крыше, а после был эркер… Как знакомятся с девушками, с которыми не приходилось строить куличей в детской песочнице? Ермоленко уже собирался взять справку по этому вопросу у первых бабников их курса, когда избранная особа, очевидно, заметив его недвусмысленные взгляды, однажды вдруг приветливо улыбнулась ему и даже поздоровалась, назвав по имени.
– Как? Вы меня знаете? – удивился и одновременно обрадовался молодой человек.
– Конечно. Вы Саша Ермоленко, – все так же нежно улыбаясь, сказала девушка.
