— Мне и в голову не пришло! — ответил Леир с наивной откровенностью.
Я улыбнулся; он покраснел, как молодая девушка. Этот большой и красивый парень, очевидно, сохранил свою нетронутость; химия имела для него меньше тайн, чем любовь, и нежные стремления его души, без сомнения, еще не ведали реального осуществления.
— Послушайте, — сказал я, улыбаясь, — ужели вам не пришло на ум поцеловать это прелестное создание?
— Право, нет.
— Преклоняюсь перед вами, мой юный Сципион!
Я подумал с минуту. Следовало ли убеждать Леира продолжать свое воображаемое приключение? Нет. Я предпочитал предоставить событиям идти своим чередом; природа сама подаст свой голос в надлежащий момент; к тому же, если неведомое влияние создало в воображении химика такие странные видения, то, вероятно, действие его не остановится на этом. Оно сумеет дать себя почувствовать и заставит осуществить то, к чему направлено.
Я так и думал, что в сновидении моего гостя должна явиться человеческая личность. Если предположения моего метапсихологического «я» были правильны, то молодой девушке, которую Леир видел в сновидении, должны были принадлежать найденные четки. Я мог легко и без всякой неловкости проверить точность этого предположения.
Вероятно, я некоторое время молчал, потому что, подняв глаза, увидел, что Леир внимательно глядит на меня и будто наблюдает за мной.
— Ваш рассказ, — сказал я ему, — становится с каждым днем интереснее. Вы говорите, что чувствуете себя превосходно подле вашей спящей красавицы. Не случалось ли вам и прежде испытывать подобное самочувствие?
— Не думаю.
— Хорошо. Я не могу дать вам никакого совета; продолжайте наблюдать и сообщать мне все перипетии вашего сновидения. Что сделали вы с четками?
— Они — в ящике моего письменного стола.
— Сегодня вечером возьмите их и положите на грудь, когда будете ложиться спать.
— Зачем вы мне это говорите? Какое странное предписание!
— Сделайте то, что я сказал, и не спрашивайте объяснения, которого я еще не могу вам дать. Ведь вы тут ничем не рискуете!
— Ну, еще бы! — возразил, смеясь, Леир. — А все-таки очень странное предписание!
— Подождите. Увидим, что будет.
Засим мы расстались, и я пригласил Леира прийти позавтракать со мной через неделю. Тогда я надеялся иметь больше свободного времени для беседы.
IIIМолодой человек аккуратно явился на свиданье. Мы позавтракали и сейчас же отправились ко мне в кабинет. Я велел принести туда чашки, в которых чернел чистый мокка, бутылки, в которых сверкали коньяк, арманьяк и красные, желтые, белые и зеленые ликеры со сложными запахами. Леир не употреблял алкогольных напитков; его профессия сделала его осторожным, и он опасался ядовитости эфиров, составляющих прелесть старых водок. Я же, хотя и врач, употребляю их и чувствую себя хорошо; я знаю, что бояться надо только излишества. Мне смешны теории моих собратьев-физиологов, которые судят о действии алкоголя, введенного в пищеварительный канал, по тем последствиям, какие получаются от непосредственного впрыскивания его в ткани. Обыкновенная вода со своими бесчисленными организмами бесконечно опаснее. Мне пришлось слишком много наблюдать неврастений, расширений желудка, гастрических лихорадок и других зол, обязанных своим происхождением продолжительному употреблению минеральных вод, чтобы не быть ревностным адептом гастрономических обычаев наших отцов и дедов. Закуривая гаванскую сигару, я изложил эти взгляды Леиру и пригласил его рассказать мне свои новые приключения во сне.
— Обстоятельства до странности усложнились, — начал тогда мой гость. — Прежде всего я, впрочем, должен сказать вам, что понял причину, по которой вы посоветовали мне положить на грудь коралловые четки, ложась спать. Это предписание показалось мне нелепым; но ваша репутация такова, что я не решился счесть вас способным посоветовать бессмыслицу. Очевидно, у вас были серьезные основания. Когда я лег спать, то положил футляр к себе на грудь; я обвязал его ниткой и приколол булавкой к ночной рубашке. Погасив лампу, я стал ждать действия, которое произвели бы четки. Я старательно наблюдал и не имел, — должен вас в этом уверить, — никакого представления о том, что могло произойти. Каково же было мое удивление, когда мне почудилось, будто какая-то сладкая теплота разливается по мне. Причина этого ощущения заключалась, без сомнения, в футляре или в четках. Мало-помалу, эта теплота, — я чуть не сказал глупость, хотел сказать: «теплота без температуры», — между тем, это выражение прекрасно передает мое ощущение… Мало-помалу это ощущение, казалось, завладело всем моим существом.
Я купался в атмосфере, ощутительной для какого-то неизвестного чувства, скрытого во мне; я испытывал большое довольство и заметил, что это ощущение тожественно с тем, которое я переживаю во сне, когда бываю подле молодой девушки. Настолько тожественны эти два ощущения, что я без колебания приписал им общее происхождение и пришел к убеждению, что коралловые четки принадлежали молодой девушке.
Нахожу такой вывод неприемлемым, потому что это прелестное создание есть плод моего воображения; но, несмотря на невероятность моей идеи, не могу от нее отказаться. Что-то восстает во мне против суждений моего разума, и я первый раз в жизни наблюдаю в себе истинный конфликт между воображением и рассудком: первое подтверждает наличность связи между коралловыми четками и молодой девушкой, которую я вижу во сне; второй сурово критикует эти полеты моей фантазии.
Я заснул довольно быстро и очутился в комнате моей незнакомки. Она спокойно спала; на дворе потеплело, и от топившегося камина в комнате, куда я попал, было жарко.
Должен сказать, что пришел к этому мнению скорее при помощи наблюдения, нежели опыта; я лично не ощущал ничего; но видел, что моей таинственной незнакомке очень жарко. Она высвободила руки и слегка откинула одеяло, так что была видна, под распахнувшейся кофточкой, нежная, отливавшая перламутром шея, на которой легкая испарина выступила крошечными каплями росы, похожими на бриллиантовую пыль.
Признаюсь вам, доктор, что суровые условия моего детства не дали мне времени насладиться обычными удовольствиями моих товарищей. Я не знал легких похождений и никогда не думал о женщинах. Не знаю, у меня какое-то отвращение к банальным приключениям, и я потребую от моей будущей подруги не только того, чтобы мне одному принадлежало ее тело, но еще, чтобы она отдалась мне душою и умом. Я понимаю любовь, как окончательное слияние двух душ, символом которого является соединение их тел. Кроме того, отец мой умер, оставив мою мать без всяких
