Я согласился: у нас люди разные, с этим не поспоришь. Ангелов нет, за каждым глаз да глаз нужен. Но есть же границы.
Дядя Миша припомнил, что на днях один из поселковых двоих братишек порубил! Это, что ли, границы? И не в том беда, что душегуба отпустили, а ещё и в том, что вокруг полно другой несправедливости. Раньше люди хотя бы видели, что Хозяин жизнь организовывает. Думали — всё наладится, потому и терпели. Время идёт, чудища докучать перестали, можно бы порадоваться, да не радостно почему-то. Несправедливо устроилось: барачников теперь, вообще, за людей не считают, терпят, потому что работать кому-то надо — кто ж еще задёшево согласится в свинячьем дерьме копаться? Заступиться некому, человек в управлении Посёлка нужен, да такой, чтобы другим понятно объяснил, что барачники — тоже люди.
Этот человек — Пасюков? — попробовал угадать я.
Мухомор ответил: пусть бы и Пасюков — чем плохо? У одних одна правда, у других — другая. А что уважаем мы разных людей — это нормально, к этому надо с пониманием относиться.
Выбрав кусок сала потолще, Мухомор сунул его в рот. Пока жевал, я слова барачника в голове так и эдак повертел. Что получается? Пасюку надоело быть царём в бараках? Выше метит? Хочет порулить наравне со Стёпой Беловым, а, может, и вместо него? А там, глядишь, и на самый верх закарабкается — почему нет? Если за ним больше ста человек, если эти люди недовольны, если осмелеют настолько, что…
А если у них ещё и оружие будет?!
— Значит, ножи вам для того, чтобы жизнь по справедливости переустроить? Неужели против Клыкова пойдёте? — поинтересовался я.
Мухомор одолжился табачком, и объяснил, что понял я правильно, да не совсем:
— Против автоматов, конечно, не пойдём, дураков у нас нет. Дураки все померли, остались умные. Драться неохота никому, потому что это дело может выйти боком. Мы с вами пятнадцать лет за одним забором, и что? Вы граждане, а мы как были пасюками, так и остались. Вот ежели покажем Хозяину, что мы сила — и без драки обойдётся. А если молчать — так и подохнем крысами. Нас мало, и вся сила у Клыкова. Если б он захотел, взял бы под себя Посёлок. И кто бы пикнул? Никто! Попробуй на такого дёрнуться — в капусту искрошит, и скажет, что так и было. Но, сам подумай — придёт время, и автоматы Клыкову не помогут. Патроны закончатся, а ножи останутся — такой интересный расклад выпадает.
Я задумался. Да, с патронами туго — пока есть, а завтра может и не быть! А что потом: самострелы, ножи? Барачники, значит, к этому и готовятся? Ну-ну, посмотрим. Если что, уж вас-то Клыков и без автоматов… этот церемониться не станет.
— Что-то не пойму, — спросил я, глядя в глаза откровенно ухмыляющемуся барачнику, — для чего ты мне это говоришь? Доложу Белову, он из тебя душу вытрясет, а про всё дознается.
— А не надо из меня душу вытрясать. Я и так, что спросите, расскажу. А куму непременно доложи, — Мухомор затянулся самосадом, — вдруг похвалит? Только я так думаю, что в этих делах кум лучше нас с тобой разбирается. Если бы ты что-то конкретное знал, тогда другое дело, а так… решать, конечно, тебе, стоит ли беспокоить человека из-за врак, да пьяных разговоров? Он сплетен больше нас с тобою слышал. А ты что подумал? В бараках и не такое по пьяни сболтнут, нельзя же всему верить! А для того, чтобы ты понял, про что мы думаем, я и рассказал. Ты меня в стука… э-э, предлагал сотрудничать. Я в камере отдохнул, и докумекал — в покое не оставите! Лучше с тобой иметь дело, потому что ты нормальный мент. У тебя к каждому свой подход, всех под одну гребёнку не стрижёшь и в грязь мордой только за то, что мы барачники, не макаешь. Или, к примеру, баба ваша, Олька: она, конечно, злая, но правильная. Справедливая! Мы таких уважаем. А то всякие бывают: к некоторым доверия ни на копейку — и с вашего стола жрут, и с нашего крошки подбирают.
— Зря не болтай, — сказал я резко. — Ты, вообще, о ком говоришь? Среди ментов крыс отродясь не водилось! Да с вас и взять-то нечего!
— Это как посмотреть! Немножко здесь, немножко там — и наберётся. Кто из ваших крысячит — не скажу, слишком я мелкая сошка, чтобы знать, но советом поделюсь — не со всяким откровенничай. Друзьям, и тем лишнего не сболтни. А то по молодости да неопытности влетишь сам, и подставишь других. Я в жизни много чего повидал, и до сих пор живой. Значит, плохого не посоветую. Просёк?
Я кивнул, мол, понял тебя, дядя Миша. Наверное, врёт барачник, но, такое дело: несмотря на дружбу нашу крепкую, Ольга, если сую нос в её служебные дела, посылает далеко-далеко. Значит, даже мне до конца не верит. Не раз я над этим фактом задумывался.
— Если просёк, слушай дальше, — сказал Мухомор. — Кто знает, как повернёться? Если буча случится, может кровь пролиться, а мне пачкаться резона нет. Раньше удавалось мокрые дела обходить стороной, и сейчас не собираюсь в них залезать. Хороший ты парень, душевный, Хозяин тебя не зря выделяет. Не пропадёшь ты, если умных людей будешь слушать. А там и обо мне вспомнишь, заступишься по старой дружбе.
— Ладно, — сказал я, — посмотрим, как получится. За добрый совет, конечно, спасибо, да не о том сейчас разговор — мы с тобой об оружии говорили. Если действительно решил помочь, скажи, где ещё поискать? Ведь есть же, а?
— Откуда мне знать? Я говорю — мне бы спокойно жизнь дожить. Не лезу я в эти дела. Мне велели сходить, забрать да припрятать, и всё. Ты стукачков поспрашивай, что меня сдали, они ж, наверное, знают! А я не
