— Слышь, батя, — позвал я, — Корнил и Суслик, знаешь таких? Дело у меня важное, покажи дорогу, а я тебя за это куревом отблагодарю.
— Да я с удовольствием, погоди минутку, — старичок, почуяв возможность разжиться махоркой, обрадовано юркнул в барак. Конечно, за минуту дед не обернулся, но воротился достаточно быстро — он нацепил ватник, и дырявую вязаную шапочку.
До нужного барака всего-то сто шагов. Только сперва дорогу нам перешла развесёлая баба с пустым ведром, и деду захотелось общения со слабым полом, затем провожатый, авансом за будущую работу, одолжился табаком, а когда закончился перекур, деду приспичило помыть в луже сапоги. И всё же, мы дошли. Старичок проводил меня до нужной ячейки. Я постучал, в ответ — тишина. Я поднял щеколду, дверь отворилась, за ней темнота, пустота и ещё не развеявшийся запах недавно затушенной лучины.
— Ну, батя, — сказал я, — хороший из тебя проводник. И где теперь искать?
— Не знаю, — сокрушённо вздохнул дед. — Ежели к бабе своей побёг, тогда у неё.
— Ага, — съехидничал я, зажигая лучинку, — сильно ему приспичило. Сидел, и вдруг захотел бабу! Даже недокушал, бедняга.
— Оно ведь такое дело — по-разному бывает!
Я осмотрелся. Разостланная постель. На тумбочке миска, в ней покусанная картофельная лепёшка, которую, воспользовавшись отсутствием хозяина, грызёт наглый рыжий таракан. Ничего подозрительного. Скорее всего, на самом деле, по делам ушёл человек.
— А может, и не к бабе, — начал рассуждать дед. — Может, покурить вышел, или до ветра. Ты подожди немного, раз у тебя важное дело, а я на воздух пойду, мне полезно перед сном свежим воздухом дышать.
Пока я раздумывал, ждать, или зайти в другой раз, дедушки и след простыл — и обещанного табака ему не надо. Ладно, у самого быстрее выйдет, чем с таким помощником.
На улице посерело, ветер плеснул брызгами дождя. Едва добежал я до нужного барака, мне навстречу вышел Суслик. За плечами у него рюкзак — увесистый и подозрительный. Может, не узнал бы я барачника: сумерки сгустились, а Суслик, вдобавок, капюшон до носа нахлобучил, только нервишки у человека сдали, меня увидел и к стене прижался. Тут я и понял, кто передо мной. Суслик поборол оторопь, но мимо проскочить у него не получилось, ухватил я беглеца за ворот, и снова к стенке прижал, теперь носом.
— Далеко ли собрался? — спросил я, — Покурить, наверное, или в туалет?
— Ага, это… в сортир я, — промямлил Суслик.
— Ладно, бедняжка, пошли, — я легонько подтолкнул барачника к открытому подъезду. — Потерпишь чуток, не обгадишься. А рюкзак лучше мне отдай. Тяжёлый, небось?
Сопроводил я Суслика в его же ячейку, он покорно сел на кровать. Я запалил лучину.
— Ну, — я посветил Суслику в лицо, — признаваться будешь?
— Я же ничего не сделал, начальник! — Суслик часто-часто заморгал красными глазками.
— Что-то, наверняка, сделал, — ответил я, осматривая комнату. — Сделал, раз убежать хотел. Кто предупредил-то? Дед Митрий или кто другой?
Я огляделся — убогое и грязное жилище. В углу, на истоптанных и заплёванных половицах аккуратно, будто коврик, лежит ватник — наверное, неспроста. Отодвинул его ногой, и точно — показалась щель. Кусок половой доски выпилен, и получилось место, подходящее для небольшого тайника.
— Там, что ли прятал? — я начал распутывать рюкзачные завязки.
Тут нервы у Суслика не выдержали, на колени он бухнулся и куртку на груди рванул — аж пуговицы в разные стороны брызнули. Заголосил барачник:
— Не моё, клянусь, не моё!
Не ожидал я такого, на миг остолбенел. Дурак ты, Суслик, ох, дурак! С тобой надо ухо держать востро, потому что дураки непредсказуемы.
— Разберёмся! После расскажешь, чьё, — я вытряхнул содержимое рюкзака на пол. Металл глухо зазвенел по доскам, у меня рот сам собой от удивления распахнулся. То, что там будут ножи, предполагалось. Но пистолет Макарова — круто! Двуствольный обрез — тоже сильно! А это, случайно, не граната закатилась под лавку? А вот ещё мешочек. Патроны? Нет, слишком лёгкий. Шишки дурмана — вот что это! Удивил ты меня, Суслик, очень удивил! А я-то каков! Ай да я! Ай да молодец! Тоже, выходит, не зря ментовский хлеб ем! В Посёлке стволы наперечёт. Да что стволы! Мне патроны выдают под роспись, а здесь — мешок оружия. Дела…
— Не твоё? — спросил я. — Чьё же?
Тут барачник и понял: пришла пора отчаянных поступков! Трясся человечек, сидя на полу; голова виновато поникла, лицо перекривилось в страдальческой гримасе. А в следующий миг Суслик, завизжав, как баба, изо всех сил дёрнул меня за ноги. Хорошо, что комнатёнка крохотная, иначе рухнул бы я на пол, а так лишь спиной навалился на стену. Дальше и вовсе удачно получилось: брыкнул ногой, сапог впечатался в физиономию. Потом я ещё пару раз, от избытка чувств, двинул Суслика — по рёбрам да по уху. К тому времени барачник лежал на спине, прижав руки к носу, а из-под ладоней хлестала кровь. Суслик выглядел жалко и беспомощно, такого и бить не в радость. Но пистолет лучше держать наготове — ну его к чёрту, непонятно, что на уме у этого психа!
Плохо, что я один. Знал бы, чем обернётся…
С этим хлюпиком я легко справлюсь, не в том проблема. Проблемы начнутся, когда на шум прибегут барачники. Ладно, понадеемся на то, что здесь не принято соваться в чужие дела.
Собрал я рассыпанное железо обратно в рюкзак, мешочек с хмелем положил в карман. Эх, даже наручников с собой нет; я и помыслить не мог, что пригодятся. Мне, хотя бы верёвку.
— Ну, — я закинул рюкзак на плечи, — вставай, руки за спину, и чтоб никаких больше глупостей.
— Ты же бде дос сдомал, — захлюпал Суслик.
— Не плачь, — успокоил я, — не долго тебе мучиться, виселица вылечит. Вставай и топай.
Ливень припустил нешуточный, ветер срывает капюшон, а вокруг темень — за десять шагов ни черта не видно! Суслик идёт впереди, руки за спиной, я в двух шагах сзади. А чтобы у барачника даже мысли дурной не возникло, я время от времени подталкиваю его стволом пистолета в
