И Одинцов решился взяться за воспитание птицы, тем более, что жил он одиноко и детей у него не было. Жена его оставила через год после свадьбы, сбежав с купцом Воротниковым, и с тех пор Одинцов жил совершенным бобылем.
Боясь, что вороненок загадит комнату, Одинцов сходил к своему давнему приятелю доктору Петру Якушеву и попросил у него большую клетку, в которой когда-то жил почивший затем попугай.
Он рассказал Якушеву о вороненке.
- Молодец, что подобрал. А то ведь он мог погибнуть. Только вот что, чем ты кормишь его? - спросил добросердечный и изобретательный Якушев.
- Дал ему пару хлебных мякишей да попить воды. Он ведь не ест ничего сам, забился в угол комнаты и сидит, двигается маловато. Пришлось клюв насильно разнимать, чтобы мякиши втолкнуть, - сказал Одинцов.
- Ты погоди, - задумчиво сказал Якушев. – Кажется, хлебом - то кормить его нельзя… Да, вообще, нужно посмотреть, не болен ли он? Ты сейчас иди домой, неси клетку, а я у Свирипы спрошу, заодно в Энциклопедию загляну. Я зайду к тебе…
Свирипа был ветеринаром, а что касается Якушева, то Одинцов ему полностью доверял. Якушев был обязательным человеком с авантюристической жилкой, очень увлекающимся. Жену он похоронил еще в прошлом году, дочь была замужем в другом городе и об отце забыла. Так что Якушев был свободен и готов был помочь кому угодно.
Возвращающегося Одинцова окликнул мальчишка – продавец газет. Он вручил ему записку.
Дома Одинцов посадил спящего птенца в его новое жилище, поставил ему в малюсеньком блюдечке воды, а затем вскрыл конверт. Письмецо было, конечно же, от Глафиры, с которой Одинцова связывали тесные отношения. Одинцов уже начал остывать к навязчивой и скользкой Глафире, способной лишь дарить наслаждение, да обманывать мужа. Но все же фигуристая Глафира по-своему была мила и забавна, и сказав себе «в последний раз», Одинцов оправился к этой жгучей брюнетке с приятной родинкой на щеке.
Глафира сегодня была яркой и медоточивой. Муж уехал на скачки в другой город, и она радостно принимала Одинцова, приказав немой горничной Устинье поставить самовар.
Стаскивая с себя тонкие парижские одежды, Глафира мило лепетала, и, наконец, голова Одинцова утонула в океане ее обширной и упругой плоти…
…Глядя на пребывающую в полудреме Глафиру, Одинцов не мог отвязаться от мысли об оставленном в клетке одиноком птенце, поэтому осторожно выкарабкался из теплой постели и стал одеваться. В полураскрытое окно веял свежий вечерний ветерок, пахло медом акаций и углем (неподалеку был железнодорожный вокзал). Распрощавшись с удивленной Глафирой, отказавшись от чая, Одинцов поспешил домой.
Он не стал дожидаться редкого гостя – трамвая, взял извозчика. Но опоздал – записка в ящике извещала, что Якушев приходил, и что он придет вновь следующим вечером.
Вороненок сидел безучастно в углу клетки, временами оживая, и тогда из-под желтоватого, покрытого пленкой века, блистал черный мутный глазок.
Поздно вечером птенец дрожал и был горяч.
Одинцов с досадой отложил газету, которую держал в руке, покрыл птенца полотном и заботливо грел, затем дал ему сухой перловой кашки, оставшейся от завтрака.
Птенец затих. Успокоившийся Одинцов прилег на диване прямо в домашнем халате, укрылся одеялом и потихоньку задремал.
Ночью он проснулся с тревогой. За темно-синим окном тихо журчала флейта дождя.
Одинцов зажег лампу. Рядом лежала пустая тряпица. Одинцов стал исследовать территорию своей комнаты. Он нашел нахохлившуюся птицу в углу; она защищалась черным крылом и била когтистыми лапками по паркету.
Одинцов, осторожно открыв слабый клюв птицы, влил в него молока и дал ей еще немного каши. Тщательно вымыв руки, Одинцов посмотрел на едва капающий дождик за окном, затем лег, но забылся лишь под утро.
***
Утром проспавший Одинцов торопился на службу, но заметил, что птенец немного оживился. Он взъерошился, потягивал крылья и чистил перья.
- Ну, сиди здесь, не балуй, а мне на службу, - сказал Одинцов птице, и та повернула голову с длинным клювом, посмотрела на него черными горошинками глаз, как будто понимала.
Одинцов поспешил в контору.
Вечером раздался звонок, и в дом вошли Якушев с ветеринаром Свирипой. Свирипа был бледен, худ и ходил словно циркуль, а маленький плотный Якушев много говорил:
- Ну, как твой питомец? Вот доктора привел к нему, как обещал. А, вот где он, шельмец! Еще не подох? Михайло, глянешь?
- Ну-с, ну-с, - сказал Свирипа, надев пенсне, протягивая бледные худые и длинные пальцы к птенцу. Руки Свирипы явно не понравились вороненку, он стал клеваться.
- А, сопротивляешься, значит жить будешь, - хрипловато протянул Свирипа. Преодолевая бурное сопротивление и возмущение, ветеринар внимательно осмотрел пернатого пациента.
- Подойдете в аптеку, купите вот эти порошки, - сказал Свирипа, когда птенец уже вернулся в клетку. И чиркнул что-то на бумаге.
- И вот так давать. С водой, – заключил он.
- Так это ж для человека, - промолвил Одинцов.
- А оно и для человека, и для птицы служить может, - добавил Якушев, читая через плечо Одинцова записку.
- А насчет кормления – никакого хлеба, – заявил Свирипа. – Ничего мучного. Избегать сахара и соли.
Тут же сразу встрял Якушев:
- Да, вот что написано в книге. Давать нежирный творог, яйца вареные измельченные, можно отварить капусту…
Свирипа посмотрел на часы на цепочке.
- Да не мешает перетереть на терке яблоки, морковь.
Одинцов спросил:
- Так кто же передо мной: самец, или самка?
- Это определить трудно-с,- задумчиво ответил Свирипа, собирая вещи.
- В Энциклопедии написано, что самец крупнее самки, его клюв имеет более изогнутую форму с хорошо просматривающейся горбинкой, лоб немного сглажен. При осмотре тела можно заметить более массивные суставы и резкие изгибы тела. Самки ворона немного меньше размером, клюв обычно небольшой и практически не видна горбинка, переход ото лба к клюву сильно выражен. Крылья и хвост в соотношении с пропорциями тела небольшие, - быстро говорил Якушев.
Они стояли перед Одинцовым – длинный Свирипа и маленький, круглый, но ловкий Якушев, и Одинцов вдруг почувствовал нежность и благодарность к этим людям, озаботившихся, казалось бы, сущей безделицей, и пришедших к нему на помощь.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ИСКУШЕНИЕ
Постепенно вороненок окреп, стал вести себя увереннее и свободнее. Он стал самостоятельно питаться, с удовольствием поедая зерно, кусочки мяса, рыбы, но особенно любил творог, сырые и вареные яйца. Он так привык к Одинцову, что свободно сидел у него на руке, летал по комнате, самостоятельно возвращаясь в клетку по зову хозяина.
Но с поведением ворона не все было ладно! Оторванные кусочки обоев и разорванные книги, пробуждение на рассвете от криков птицы были еще только «цветочками».
Гораздо
