Сразу после вахты Коллингс пошел позавтракать в кают-компании. Джейн, в виде исключения, присутствовала за столом. Вела она себя абсолютно естественно, раз только обменявшись с ним многозначительным взглядом. После завтрака Коллингс подошел к Напоре.
— Я хотел бы поговорить с вами.
— Прошу в мою каюту.
Поляк пропустил его в двери, показал рукой на кресло, сам уселся напротив. Коллингс помолчал немного, раздумывая, как начать разговор. Не хотел, чтобы его вопросы прозвучали бесцеремонно.
— Видите ли, — начал он, — мои друзья с «Ивнинг Телеграф» приложили много усилий, чтобы выяснить все возможные связи между присутствующими на борту этого судна. Поскольку от самого начало я предполагал, что следует подозревать всех в равной степени, они занялись и вашей особой. Вчера вечером по радиотелефону мне сообщили, что во время войны вы принимали участие в северных конвоях, ходивших в Мурманск. В апреле 1943 года вы фигурировали в судовой роли парохода «Быстрица». То судно приняло на борт экипаж поврежденной подводной лодки, командиром которой был Герхард фон Модров. Получение этой информации требовало немалых усилий.
— Представляю себе. Если бы я знал, что вы будете таким въедливым, я бы помог вам с прояснением подобных деталей.
— Я уже спрашивал вас, как следует понимать слова Модрова: «О, мы снова встречаемся!», но ответа я тогда не получил.
— Вы обратились тогда ко мне в неподходящий момент. Мне не пришло в голову, что вы придаете этому большое значение.
— Мне приходится быть таким въедливым. Я помню, что ваши отношения показались мне довольно враждебными. Предыдущая ваша встреча, должно быть, не была приятной. Я предполагаю, что первый раз вы встретились на борту «Быстрицы» в достаточно драматической ситуации. Мне любопытно, как выглядел прием пленных?
— Хорошо. Сейчас заварю кофе и расскажу все, со всеми подробностями. Это давние дела, их не передать несколькими фразами. Когда я нанялся на «Быстрицу», мне было неполных восемнадцать лет. Вас интересует, как это произошло?
Коллингс кивнул утвердительно.
— Мои родители жили в Быдгощи. Они оба были учителями в городской гимназии. В 1939 году меня отправили на каникулы к их друзьям в сельской местности под Варшавой. В конце августа я подхватил ангину и не смог вернуться домой. Друг отца занимал достаточно ответственную должность в министерстве финансов и получил распоряжение эвакуироваться в сторону юго-восточной границы. Он кинул в автомобиль несколько чемоданов, усадил жену, сына, меня, и мы двинулись в дорогу. Тогда никто не предвидел ни всей полноты свалившегося на нас бедствия, ни того, что наше бегство закончится только в Лондоне. Родителям моим телеграфировали о нашем выезде, но я так и не знаю, получили ли они эту телеграмму. Когда гитлеровские войска приблизились к Быдгощи, так называемая немецкая пятая колонна, ждавшая этого случая, атаковала гражданских людей. Моя мать погибла от пули какого-то снайпера, занявшего позицию на крыше соседнего дома. Несколько недель спустя отца как учителя и профсоюзного деятеля арестовали, а потом расстреляли с группой других учителей. Обо всем этом я узнал значительно позже.
До получения независимости Польши город Быдгощ находился на территории, аннексированной Пруссией. Мои родители в совершенстве знали немецкий язык. История нас научила, что немцы всегда были нашими врагами. Отец считал, что знание языка врага может пригодиться. И я с раннего детства учил немецкий язык. Вплоть до настоящего времени знаю его лучше английского. Я вспоминаю об этом, так как это имело существенное значение при моем контакте с Модровым.
Во время войны я рос в Лондоне среди поляков, принимавших участие в борьбе с гитлеровцами. Я страдал оттого, что был слишком молод для вступления в армию. В 1943 году, когда до восемнадцати лет оставалось еще несколько месяцев, я прибег к небольшому обману, сказавшись старшим по возрасту, и мне удалось наняться на польское торговое судно — пароход «Быстрица».
Переход через Атлантику был удачным. Оттуда мы возвращались в большом конвое, состоявшем из восьмидесяти торговых судов и нескольких военных кораблей, которые охраняли нас от немецких атак.
В апреле, а именно двенадцатого числа, несколько подлодок атаковали наш конвой. Четыре судна тонули, пораженные торпедами. Американский танкер был в огне. Эсминцы нашей охраны бросились в погоню за подлодками. В какой-то момент схватка завязалась почти у самого борта нашего судна. Торпеда попала в англичанина, который с начала рейса следовал рядом с нами. Поблизости нашелся эсминец, который сбросил серию глубинных бомб. Одна из них попала в цель, и через несколько минут на поверхность всплыла подлодка. Ее экипаж столпился снаружи, немцы махали белой тряпкой, некоторые стояли с поднятыми руками. Спасением английского экипажа занялся какой-то другой транспорт, нам же командир конвоя приказал принять на борт пленных немцев.
Мы подошли к подлодке с наветра, прикрывая ее от волны, и капитан распорядился сбросить штормтрап. Сначала между нами было метров двадцать, но постепенно это расстояние уменьшалось, так как «Быстрица», находясь на ветре, дрейфовала быстрей. Подлодка начала тонуть. Немцы были вынуждены прыгать в воду, чтобы добраться до штормтрапа. Не все из них имели спасательные жилеты, они были в панике, и тут перед ними появилась возможность спасения. В верхней рубке подлодки я увидел юношу, примерно на год моложе меня, который в состоянии шока протягивал к нам руки и плачущим голосом кричал: «Муттер, муттер»... [14] Никто из немцев не обращал на него внимания. Все они были в воде, некоторые уже карабкались по штормтрапу. На заливаемой водой палубе лодки остался только этот паренек. И офицеры, и коллеги его бросили. Парень продолжал тянуть к нам руки, призывая на помощь свою мать. Подлодка стала еще быстрей погружаться в воду. Я не мог ему помочь. Очевидно, он не умел плавать и боялся прыгнуть в воду. Я перегнулся через релинг и крикнул ему по-немецки: «Прыгай, прыгай немедленно!».
Борт «Быстрицы» был метрах в пяти от него. Он меня не послушал, Палуба лодки уже исчезала в воде. До конца своих дней буду помнить искаженное ужасом лицо, протянутые руки и крик: «Муттер, муттер».
Немецких пленных разместили в столовой команды, поставили их на довольствие. Разумеется, передвигаться по судну им было запрещено. Так как
