— Неужели ты действительно думаешь, что я помогу тебе преследовать моего собственного сына? — прищурился Альрик.
— Нам нужна только мумия, — убедительно заявил Абдулла. — Твой сын, твоя команда, твой корабль — это все твое и останется тебе.
Бонус слабо запротестовал.
— Подумай, — стал приводить аргументы Абдулла. — Если ты нам не поможешь, мы опять отправимся на юг. Уж мимо побережья Африкии-то не промахнемся. А там снова вернемся в Александрию — туда, где тебя ждет несладкая судьба в моем рабстве. Я считаю, ты заслуживаешь лучшего.
Альрик снова хотел возразить, отбросить руку араба в сторону и позволить пожару в своем теле и дальше пожирать себя. Но, подумав, он пожал руку Абдуллы.
— Договор! — посмотрел он в глаза наместника с уверенностью купца. — Я проведу тебя на север, а ты за это отпустишь моих людей.
— Да будет так! — подтвердил Абдулла, отвечая на рукопожатие Альрика.
После того как кендтманн наконец смог управлять своими ногами, чтобы те несли его тело, он приказал двум арабам набрать воды в ведра:
— Два ведра будет достаточно. Принесите ее сюда. Я хочу посмотреть, в каких водах мы сейчас находимся.
Моряки выполнили его команду. Альрик приподнял одно из ведер и понюхал воду. Затем он взболтал ее в ведре, внимательно вглядываясь в нее. В конце концов сунул палец сначала в ведро и затем себе в рот. Арабы молча наблюдали за ним, как за шаманом.
— Ну что, — с тревогой в голосе спросил Абдулла, — ты понимаешь, где мы находимся? Ты поможешь нам?
Ведро выскользнуло из ослабевших рук Альрика, и вода пролилась на палубу, окрашивая в черный цвет его кожаные сапоги.
— Я никогда не нарушаю своего слова. Этому я научился у Локи[34], — пошутил кендтманн.
— Локи? Кто это? — сморщил лоб Абдулла. — Твой отец?
Хохот Альрика разнесся над морскими просторами, угрожая стать бесконечным, несмотря на то, что его живот отвечал болезненными судорогами.
Глава 35
Mare Nostrum, «Эстрелла»
Мательда проснулась от покачивания корабля и пения Бьора. Чайки подпевали ему, и, хотя Мательда была с головой укрыта толстым темным отрезом шерсти, не пропускавшим света, она знала, что солнце уже целовало море, как Бьор — ее, дочку дожа, прошедшей ночью.
Ей вспомнилось, как ее рука прошлась по его голой груди и жестким волосам, как она нащупала на шелковистой коже живота шрам. Это было когда-то порванное и снова зажившее тело, твердое, как камень. Ей вспомнилось и его мягкое проникновение в ее тело, и нежность, разлившаяся в ее душе… Лежа в темноте под шерстяной палаткой, на самом деле она была окружена светом.
Быстро выскользнув из шкур, которые ночью ограждали ее от холода, а Бьора притягивали поближе к ней, Мательда собрала свою одежду, натянула штаны на щиколотки, а потом и на бедра и выбралась на палубу.
День сиял, словно бархат. Мательда лишь на короткое время подставила свое лицо солнцу и ветру и обернулась ко все еще поющему Бьору. Хотя Мательда и не понимала ни слова из того, что доносилось до ее слуха, фривольный тон и улыбка на его лице говорили ей достаточно о содержании песни.
Когда она встала рядом с ним и подставила распущенные волосы ветру, что бы тот причесал их, Бьор улыбнулся ей так, что она ощутила себя единственной и неповторимой на всем белом свете.
— Я чувствую себя деревом, которое перемололи в песок, — сказал он.
— Я никогда раньше не видела такого дерева, волосатого, как черт, — пошутила она.
— Именно поэтому норманны совсем не такие холодные, как некоторые о них думают.
— Хотя и не такие холодные, как Jökull, — с удовольствием продолжала эту игру Мательда, — но мои губы все же примерзли к одному из них.
Блестящая на солнце вода под килем постоянно журчала, шумела, бурлила за кормой, парус же напоминал о себе, только когда c шумом отпускал воздух и снова наполнялся им.
По правому борту тянулось побережье. Мательда занялась парусом. При легком бризе ей уже было не обязательно прислушиваться к указаниям Бьора, норманн даже не стал обращать внимание на ее мелкие ошибки при вязании узлов.
— Вон там, — Бьор указал на виднеющуюся на горизонте гору, возвышающуюся, словно искусно возведенное строение, — та самая вершина смерти. Мы оставляем ее позади и уходим в открытое море.
Мательда подошла к фальшборту, чтобы лучше всмотреться в том направлении, куда указывал Бьор. Спустя несколько дней плавания она намного увереннее передвигалась по палубе.
— О чем ты? — крикнула она Бьору на корму.
— Если мы сейчас повернем на запад, — объяснил он, — то еще до наступления ночи достигнем того берега, Сицилии. Но мы возьмем курс на юг и поплывем в направлении Египта. Жаль только, что у нас на борту нет кендтманна, который указывал бы нам ориентиры.
— Значит, теперь мы будем плыть вслепую? — встревожилась Мательда.
— Солнце будет указывать нам путь днем, а звезды — ночью, — успокоил Бьор.
— А когда небо затянут облака? А если туман?
— Это мелочи для норманна, — отмахнулся Бьор.
— Ты действительно такой храбрый или только хвастаешься?
Бьор завел руку под свою жилетку и показал ей камешек, висевший на шее. Мательда еще ночью обратила внимание на эту подвеску, но подумала, что это просто какое-то мужское украшение, безделушка, купленная на византийском рынке.
Украшение висело на кожаном шнуре. Бьор опустил его в руку Мательды.
Камешек цвета моря был отшлифован со всех сторон так, что его грани переливались на солнце.
— А что это? — спросила она, проводя пальцами по подвеске, гладкой, как старая дверная ручка.
— Солнечный камень, подаренный мне отцом. Мой брат тоже носит такой. Это для того, чтобы мы никогда не потерялись, — попытался объяснить Альрик.
Мательда с любопытством повертела камешек между пальцами, и ей показалось, что его цвет меняется.
— Все-таки не похоже, что в нем живет солнце, — с сомнением призналась она и при этом сама себе показалась простодушным ребенком.
Однако Бьор серьезно кивнул:
— Если даже солнце будет за облаками, этот камень покажет тебе, где оно в эту минуту находится. Нужно лишь посмотреть сквозь
