Джамиль проворно запрыгнул на борт «Висундура», вскарабкался оттуда на одно из лежащих на воде весел и, балансируя, прошел по нему столько, сколько было нужно, чтобы приблизиться к барке и забраться в нее.
— Это был байло, — разъяснил, вернувшись, маленький араб. — Вроде начальника порта.
— Он хотел денег? — спросил Альрик.
— Денег, и еще хотел узнать, какой мы веры, — ответил Джамиль и погладил себя по тонким усам над верхней губой. — Он спрашивал, не христиане ли мы ненароком. Конечно, мне удалось убедить его в противоположном.
Альрик наморщил лоб:
— Какая ему разница, христиане мы или мусульмане?
— Для христиан есть отдельная гавань, дальше на запад. Там больше таможенный сбор и плата за стоянку.
Одним рывком Альрик подтянул румпель к себе. Корабль отреагировал моментально и накренился набок.
— Как вовремя мы об этом узнали, Джамиль! Теперь надо следить за тем, чтобы наш пассажир не проболтался, что у нас на борту все-таки имеется один христианин.
— И еще кое-что, — кивнул Джамиль и смахнул со лба прядь черных, как ночь, волос. — Байло предупредил нас, чтобы мы не посещали кварталы, где живут христиане и евреи. Он сказал, там скоро будут восстания. Потому что наместник начал уничтожать христианские церкви. — Джамиль понизил голос. — А затем он рассмеялся и сообщил, что на улицах валяется полно всякого барахла из храмов неверных и что скоро они выбросят собакам старые кости, которым молятся христиане.
— Ах, Александрия! — вздохнул Абдулла. — Говорят, что ты город с четырьмя тысячами дворцов. С четырьмя тысячами купален. Двенадцать тысяч купцов предлагают свежее масло на твоих улицах, двенадцать тысяч садовников ухаживают за твоей красотой. Четыреста театров заманивают к себе сорок тысяч жителей, и столько же евреев платят дань. И они платят эту дань с удовольствием, потому что за это им разрешается жить в твоих стенах.
Он умолк и стал аккуратно подниматься по обвалившимся каменным руинам. Взобравшись на самый верх, наместник огляделся по сторонам.
— А сейчас посмотри на это, Якуб. Жалкие руины — все, что осталось от минувшего блеска этой жемчужины городов! И мы попираем эти останки нашими ногами. Ну разве мы не варвары?
— Та эпоха, о которой ты говоришь, Абдулла, еще не знала христианской истории. — Якуб пнул ногой обломки кирпича. — Мы лишь расчищаем город от ила, нанесенного на его тело христианской мутью.
В нос ударило дымом, и у Абдуллы защипало в глазах. Он моргнул. Всего несколько дней назад на этом месте стояла церковь Святого Павла. По крайней мере, так ее называли копты — египетские христиане. Абдуллу мало волновало, кем был этот Павел, просто купол строения возвышался над плоскими крышами христианского квартала и приветствовал его, наместника, издали, когда он стоял на балконе своего дворца, предаваясь вечерним размышлениям. А теперь по одной из стен этого христианского храма протянулась сильная трещина. Словно рана от копья, которым приканчивают на охоте диких кабанов, в стене храма зияла дыра. За стеной, в самой церкви, его люди разбирали церковное добро. То, что они считали не имеющим ценности, бросали в костер.
Абдулла немигающим взглядом уставился на пламя.
— Берберы, — напомнил наместник. — Они уже явились в город, чтобы отомстить?
— Пока нет, — ответил Якуб. — Но ждать осталось недолго. Если бы хоть один из неверных посмел так обращаться с мечетью, то поднялся бы весь исламский мир.
Абдулла подобрал кусок известковой отделки. На одной стороне штукатурки можно было разглядеть краску — как напоминание о настенных фресках. Он задумчиво растер кусок штукатурки между пальцами.
— Но это уже третья церковь, — заметил он. — Не будем же мы уничтожать все христианские храмы?!
— А почему бы и нет? — прозрачные, как кристаллы, глаза Якуба быстро пробежали по внутреннему двору храма. Когда он увидел своих приспешников, пытавшихся скрыться с добычей, он крикнул им: — Неужели я вам так мало плачу, что вы вынуждены воровать у меня?
Мужчины застыли. Затем, согнувшись в поклоне, предстали перед Якубом и положили к его ногам то, что было у них в руках: две широкие шелковые повязки, украшенную вышивкой одежду и два латунных кубка. Грабители прижались лбами к земле.
Якуб оттолкнул ногой их трофеи.
— Это мусор, зараженный еретическим дыханием неверных. Сожгите это!
Оба бросились поспешно собирать предметы. И уже когда все было исполнено и они намеревались уйти, голос Якуба, словно арканом, вернул их назад:
— И решите, кто из вас будет сожжен вместе с мусором, иначе я убью вас обоих.
Абдулла содрогнулся от ужаса. Ну почему халиф приставил к нему именно этого изверга, бесчеловечного убийцу, любителя горящей плоти? «Потому что он — иноверец, обращенный в мусульманство», — пришел ответ. А опыт уже научил его предков и предков его предков, что обращенные иноверцы готовы на все для того, чтобы доказать, что достойны учения пророка. Всю свою прежнюю жизнь они были заняты тем, что молились фальшивым богам. Теперь им приходится наверстывать это потерянное время — в два раза чаще молиться, вдвое сильнее верить, приносить жертв в два раза больше, чем тот, кто рожден в исламе. При этом разбираться в истинном учении им вовсе не обязательно.
— Ты не сможешь войти во врата рая уже хотя бы потому, что сносишь и разрушаешь христианские храмы, Якуб. — Абдулла с отвращением наблюдал, как оба мародера боролись, стараясь столкнуть друг друга в костер.
Вдруг перед Абдуллой вырос Якуб, одним прыжком вскочив на гору мусора. Его глаза! Они были всего лишь на расстоянии ладони от лица Абдуллы. Наместник испуганно отшатнулся.
— Какие деяния учитываются у врат рая, а какие нет, Абдулла, решать не тебе. И не думай, что больше других знаешь о Джанне, саде блаженства, лишь потому, что ты разбил его жалкое и смешное подобие у себя на заднем дворе. Ты же знаешь — ханжей и двуличных людей тоже ожидает ад.
Губы Якуба противно искривились. Он поднял руку и похлопал Абдуллу по щеке.
— Мы оба, наместник, в один прекрасный день вместе отправимся ко вратам рая. Там и узнаем, кто был прав.
Абдулла заставил себя остаться рядом с Якубом. Как бы хотел он сейчас оказаться в своем дворце, там, куда морской ветер приносил свои чистые ароматы! Но это означало бы, что он уступил Якубу. О том, что такой шаг мог повлечь за собой, он даже и думать не хотел.
— Значит, ты