Вечером разведывательная группа добралась до гребня еще одной дюны — и цель оказалась уже у них под ногами. Бонус моментально узнал очертания скал, светло-красным цветом выделявшихся на фоне серого вечернего песка. Их острые пики и гребни напоминали ему грубо вытесанную из камня фигуру сидящего льва.
— Вон там, — указал Бонус, обращаясь к Якубу, ощущая облегчение оттого, что чувство ориентации его не подвело.
— Там никого нет. — Якуб закрылся рукой от низко стоящего солнца, заливавшего весь ландшафт нереальным темно-красным светом.
— Они прячутся в скалах, — объяснил Бонус, не зная, понял ли его Якуб вообще.
Великан кивнул ему сверху вниз, и снова повернулся к скалам.
— Сейчас проверим, — сказал Якуб. — Иди и приведи сюда одного бербера!
Бонус рассмеялся. Однако лицо великана не выражало ни тени улыбки. Трясущейся рукой Бонус показал на свою грудь и поднял брови вверх, мол, кто — я?
Якуб подтвердил свое решение коротким кивком, затем заставил своего верблюда опуститься на колени и сполз с седла. Пролаяв своим людям какие-то приказы, он уселся на песок и обхватил руками колени.
— Мы ждем, — сказал он, словно засекая время.
Путь к скалам показался Бонусу самым длинным в его жизни. Помимо того что песок обжигал его ноги даже через кожаные подошвы, так еще этот звук… этот скрип песчинок мучил его слух! И все-таки хуже всего были взгляды арабов, впивавшиеся ему в спину, словно кинжалы. А за ними ведь могли последовать стрелы: зачем он теперь им нужен?
Когда Бонус подошел к скале с очертаниями льва на расстояние крика, он заметил на ее вершине какое-то движение — там, наверху, кто-то был. Наверное, часовой амазигов. Сейчас было бы разумным дать узнать себя, чужой человек, подошедший близко, мог заставить нервничать лучника, сидящего наверху.
Бонус сложил руки рупором вокруг рта:
— Это я! Бонус из Маламокко! — И замахал рукой.
Никто не окликнул его, никто не вышел ему навстречу, это место оставалось безжизненным, словно холодная луна. Неужели ошибся? Не может быть! Там была ниша, в которой в прошлый раз скрылись верблюды, а вон там — скала, на которую его поднимали на канате, — наверное, те камни до сих пор сохранили запах его пота и страха. Уже за одно это унижение амазиги заслуживали истребления.
И вдруг Бонус почувствовал что-то вроде гордости за то, что вынужден был привести сюда сарацинов: теперь именно он будет тем, кто нашлет на берберов погибель!
— Опустите канат вниз! — приказал исполненный гордости трибун Риво Альто.
Он стоял перед скалой, задрав голову, пот заливал глаза. Бонус смахнул его, но все равно ничего не было видно. Где же канат? Почему он до сих пор, извиваясь, не спускается по стене вниз? Даже если амазиги не поняли его слов, то узнать-то его они должны были!
— Это я, Бонус! — закричал он. Слова отразились от стен и угасли в пустыне. «Это как в таверне, — вспомнил он. — Сначала эти жители пустыни возникают, словно из-под земли, а когда ты хочешь их найти, внезапно исчезают».
— Что, может, мне приказать выкурить вас оттуда, коль уж вы не отвечаете? Клянусь Богом, я сделаю это!
Вдруг что-то больно сомкнулось на его запястье, и он почувствовал горячие пальцы на своих губах. Кто-то стоял позади него и шептал ему на ухо что-то непонятное. Бонус дернулся, и его рот освободился от чужих рук.
— Ни одна пустынная змея не запретит мне обращать здесь на себя внимание! — выругался он.
Резко развернувшись, он увидел перед собой старуху. На ней была одежда, которую носят берберы, голова повязана цветными платками из льняного полотна, из-под которых выглядывало морщинистое лицо. Глаза были обведены черными кругами, нарисованными сажей, на щеках вытатуированы четыре черные точки, а подбородок украшен причудливым зеленым орнаментом — то ли козлиная бородка, то ли крест Господень.
Старуха сердито смотрела на Бонуса, еле заметно качая головой, — очевидно, давала ему понять, чтобы он наконец угомонился.
«Всего лишь одна старуха, — пронеслось у Бонуса в голове. — С ней я и один справлюсь. Амазиги сами виноваты, если думают, что им не нужны воины, чтобы справиться с ним, Бонусом из Маламокко!»
Твердой рукой он схватил женщину и потащил ее за собой из тени. Сначала она покорно следовала за ним, но, когда Бонус стал все больше и больше удаляться от скалы берберов, начала сопротивляться, делая попытки освободить свою руку из хватки трибуна.
Бонус ударил ее. Раз и еще раз. Он бил ее в лицо и низ живота. Старуха свалилась вниз, словно одежда с вешалки. Тогда бонус схватил ее за бессильную руку и поволок за собой. Время от времени из синей одежды раздавался стон и смешивался с шорохом песка, по которому волочили тело.
Тут Бонус вспомнил о движении на вершине скалы и о том, что, возможно, амазиги наблюдали за ним. «Верно, они уже натянули свои луки, чтобы застрелить меня», — испугался он и все-таки продолжал идти вперед: поворачивать обратно было уже слишком поздно.
Когда он убедился, что Якуб может видеть его со своего наблюдательного поста, Бонус остановился. Он указал рукой на старуху и помахал рукой в сторону дюны, где затаились сарацины. И вдруг услышал глухой звук, за которым последовал стон. Бонус оцепенел: из тела старухи торчало древко стрелы, еще дрожавшее после полета. Женщина вздрогнула и затихла.
Бонус отдернул руку назад так, словно только что сунул ее в бочку с электрическими угрями. Широко открытыми глазами он смотрел на скалу. Но оттуда не прилетели ни следующие стрелы, ни сами берберы не появились.
Вместо этого Бонус увидел, как сарацины на верхушке дюны садятся на верблюдов. Один из них махнул длинным луком. Когда Якуб подогнал своего верблюда палкой, Бонус услышал недовольный крик животного. Вслед за этим его сопровождавшие исчезли.
Ощущая ужас в затылке, Бонус поспешно карабкался на дюну. Она была намного круче, чем ему казалось ранее, и ноги проваливались в горячий песок. Вскоре он уже полз на руках и ногах — почти плыл наверх, часто бросая
