— Понимаю, почему Правительница держала их под успокоительными, — заметил Леор, когда мы обсуждали это.
Он воспринимал Дваждырожденных как приятный повод отвлечься, ставя их силу и энергию выше недостатка самоконтроля. Многие из Девяти легионов полагали, что подобный союз в какой-то степени священен или же является признаком значимости в глазах Богов. Лишенные веры члены легионов, каковых немало, не упускают из виду преимущества, которые дает единение с демоном. Пережить одержимость означает обрести неимоверную силу по окончании мучительной связи.
— Единственная разница между ними и нами состоит в том, что их демоны существуют в буквальном смысле слова, — сказал Леор. — Они не тоскуют по сгоревшим родным мирам и не впадают в забытье из-за машин боли, вцепляющихся в ткани мозга.
Он сделал паузу, постукивая грязными бронированными ногтями по своим металлическим зубам.
— Фальк остается Фальком, что бы еще ни обитало в его теле.
Ему уже доводилось сражаться вместе с Дваждырожденными раньше. Коль скоро им требовалось время, чтобы приспособиться и сдержать трансформации, терзающие их новые тела, он хотел им его предоставить.
— Людей ты всегда сможешь заменить, — добавил он, подразумевая изувеченных и убитых членов экипажа.
Ашур-Кай воспринимал Дваждырожденных как бедствие. Его возражения основывались не на каких-то заблуждениях касательно поразившей Фалька порчи, а на том, что Белый Провидец всегда был не в восторге от ненадежных и неуравновешенных союзников. По той же самой причине он питал отвращение к Леору.
— Токугра плохо о них отзывался, — сказал мне альбинос во время одной из наших редких бесед по поводу Дваждырожденных.
Я подумал о вороне-фамильяре Ашур-Кая: противной бормочущей твари, которая только и делала, что восседала в покоях моего брата и каркала бессмысленные стишки.
Мне не было дела до того, что Токугра сказал о Фальке. Мне никогда не было дела до слов Токугры по любому вопросу.
Пока Дваждырожденные находились на свободе и руководствовались хищническими инстинктами, они хотя бы были предсказуемы. Довольно скоро Фальк перестал отвечать на вызовы по воксу. Потянувшись к нему чувствами, я ощутил лишь перепады злобы и ярости. Какая бы внутренняя война ни терзала его, сейчас она шла всерьез.
— Оставь их в покое, — посоветовал Ашур-Кай. — По крайней мере, на время.
Я внял совету.
— Ты почувствовал родство между демонами, обитающими у них под кожей? Кажется, будто они — зеркальные отражения друг друга.
Ашур-Кай признался, что не ощутил ничего подобного, да и не хотел бы этого. Его таланты в манипулировании демоническим родом всегда были в лучшем случае нестабильны.
— Не понимаю, какое это имеет значение, — заметил он. — Даже возможность этого едва ли манит.
— Я любознателен, — отозвался я.
— Черта, которую наш легион считал добродетелью. И полюбуйся, что случилось. — Его тонкие губы сложились в нечастую улыбку, и мы оставили вопрос как есть.
Во время путешествия Нефертари постоянно следовала за мной, словно тень. Ашур-Кай уже давно привык к присутствию чужой, но у Леорвина и его Пожирателей Миров ее близость вызывала в лучшем случае замешательство, а в худшем — раздражение. Она никогда не упускала возможности втянуть Леора в состязание по обмену взаимными оскорблениями, а тот в свою очередь никогда не противился желанию ответить.
— Разве нашей обязанностью не было очищать Галактику от несовершенства чужеродной жизни? — поинтересовался он однажды на мостике.
Как обычно, воин не стеснялся присутствия Нефертари, пытаясь вывести ее из себя.
— Нашей обязанностью также было служить Императору в реальности, где демоны являлись мифом, а боги — легендой. Времена меняются, Леор. Я обзавожусь союзниками там, где могу их отыскать.
— Зачем она вообще тебе нужна? Эльдары слабы. Потому-то мы и переломили им хребет в Великом крестовом походе, а?
Никто из нас не заметил ее движения. Нефертари была слишком быстра, даже для наших обостренных чувств. Кнут метнулся к горлу Леора, обвился с хлестким треском и резким рывком сбил того с ног. Только что он стоял передо мной. А в следующий миг уже раскорячился на четвереньках перед моим троном.
— Чужая… ведьма… — выдохнул он, пытаясь подняться на ноги.
Я оглянулся на нее.
— Нефертари, в этом не было нужды.
Она вышла вперед. Рельефная броня не гудела, как имперские силовые доспехи. Более мягкие и экзотичные лжемускулы технологии ксеносов приглушенно урчали при ходьбе. В ту ночь чужая не надела шлема, и было видно фарфоровое лицо, расчерченное нездорово контрастными венами и обрамленное копной волос цвета самой ночи. Она была прекрасной, как может быть прекрасна статуя, и отталкивающей, как все чужие.
Ее ответ прозвучал на эльдарском диалекте с сильным акцентом — сплошь отрывистые ноты и пощелкивания.
— Этот мне не нравится. Я наблюдала за ним. Терпела его. А теперь хочу попробовать его боль на вкус.
Я оглянулся, проверяя, понял ли Леор ее наречие, однако не увидел в его глазах никаких проблесков понимания. Он уже подрагивал от боли, причиняемой церебральными имплантатами, затопившими кровеносную систему адреналином. Смотреть в его сознание было все равно, что пытаться заглянуть под океанскую гладь. Его мысли окутывала искусственно усиленная ярость.
— Стой на месте, — сказал я ему.
— Ведьма, — обругал ее воин.
Однако повиновался. В тот момент я зауважал его еще сильнее. Эта способность противостоять тяге к убийству свидетельствовала о невероятном самообладании. Возможно, то был всего лишь инстинкт самосохранения — понимание, что я могу убить его еще до того, как он прикоснется к чужой, — но я предпочел думать иначе.
Леор с рычанием стянул кнут с горла и швырнул его на палубу.
— Зачем ты держишь это существо возле себя?
— Потому что она моя подопечная.
Это была правда, однако не вся.
— Она грязная чужая из умирающего племени. Дочь погибшей империи.
Дочь погибшей империи. Для сородичей Леора это было верхом поэтичности.
Нефертари вновь заговорила на своем чуждом наречии, отвечая на оскорбления Леора. Она назвала его слепым дураком, которого поработило полное ненависти божество, разжиревшее на бездумном насилии, чинимом глупыми, невежественными людьми. Сказала, что он — порченое наследие заблуждавшегося императора, мечтавшего о создании безупречного существа, но обнаружившего, что конечным результатом стал лишь миллион детей-недоумков, облаченных в доспехи божков. Она заявила, что увидела в его изувеченном мозгу грядущую гибель рассудка и поняла, что однажды от него ничего не останется, кроме слюнявой пустой оболочки, взывающей в кровавом жертвенном экстазе к безразличному богу. Обозвала его дерьмом, текущим по главному стоку Темного города, куда мутанты и чудовища испражняются грязью из своих отравленных кишок.
Это длилось почти минуту. Когда Нефертари наконец умолкла, Леор опять перевел взгляд на меня.
— Что она сейчас сказала?
— Сказала, что сожалеет о том, что ударила тебя.
Леор снова поглядел на нас обоих.
