Хотя время слабо затрагивало этот мир, влияние Ока было заметно по всему «Духу мщения». Туман скрывал внешнюю чудовищность судна, однако внутри становилась совершенно очевидна холодная, очень холодная опасность флагмана.
Многие из коридоров корабля покрылись известняком, превратившись в лабиринт сооружений цвета выбеленной кости. Из сочленений и трещин на костяных стенах выдавались серые формации матовых кристаллов. Здесь преследовало чувство, будто странствуешь по трупу какого-то огромного зверя, который уже сотни лет как мертв.
По отключенному боевому кораблю еще текла рассеянная энергия, проявлявшаяся в светильниках над головой и настенных консолях. Первые периодически мерцали. Экраны вторых тонули в беззвучных помехах. Основные генераторы корабля молчали и бездействовали, это было очевидно по царившей здесь тишине. Оставшееся питание было локализованным и слабым, оно ограничивалось горсткой систем.
Несколько раз перед нами оказывались неспешно парящие сервочерепа. Я приветствовал их при каждой встрече, повторяя наши имена и цель визита на «Дух мщения» в надежде, что тот, кто за ними следит, кем бы он ни был, заметит наше присутствие через глазные линзы черепов. Большинство из них сканировали или записывали нас, а затем сразу же старались скрыться на своих чирикающих антигравитационных двигателях.
Леор позволял большинству уплывать прочь, хотя и подстрелил три из них, заявив, что если Абаддона беспокоит печальная судьба его игрушек, то Первый капитан мог бы, черт побери, прийти и обсудить это лицом к лицу. Я счел, что сложно оспаривать столь прямолинейный подход.
Все это время Гира продолжала хранить молчание. Дотянувшись до нее один раз, я ощутил злость, вызванную одним лишь моим присутствием. Куда бы волчица ни забрела, она охотилась в одиночку.
Металл помнит все. Контакт с волнами Ока извлек воспоминания из корпуса корабля, материализовав отголоски жизней экипажа, погибшего в ходе службы на борту флагмана за десятки лет Великого крестового похода. Там были сотворенные из стекла призраки. С костяных стен зловеще глядели хрустальные лица, и на всех было выражение уродливой гармонии. Лица, выполненные с детальностью, недоступной даже мастеру-скульптору, маски с закрытыми глазами и распахнутыми ртами. Подойдя достаточно близко, можно было увидеть морщинки на губах. Приблизившись еще сильнее — разглядеть поры.
— Даже их призраки кричат, — заметил Леор.
— Не будь простаком, — упрекнул его Телемахон. — Взгляни поближе.
Мечник был прав. Ни на одном из лиц не было напряженных от страдания линий вокруг глаз, которые ожидаешь увидеть на кричащей маске. Эти мужчины и женщины умерли в муках, но их эхо не кричало.
— Они поют, — произнес Телемахон.
Я провел пальцами перчатки по одной из масок, почти ожидая, что ее глаза откроются, а из стеклянных уст раздастся песня. В этих статуях сохранялась своего рода жизнь. По ту сторону их закрытых глаз клубились приглушенные сущности, что отчасти напоминало слабые проявления жизни в моих рубрикаторах. Однако это было не совсем то же самое.
Изучая хрустальный язык, а затем закрытые хрустальные глаза, я понял, почему ощущение казалось настолько знакомым. Это было то же обморочное чувство, которое испытываешь, когда душа покидает умершее тело — в те сводящие с ума мгновения, пока боги еще не затянули ее в варп.
— У меня от этих штук кожа зудит, — сказал Леор. — Клянусь, они двигаются, когда на них не смотришь.
— Я бы не стал исключать такую возможность, — отозвался я.
И снова прикоснулся к одному из них, приложив кончики пальцев ко лбу маски.
«Я — Хайон». Бессловесный импульс, сконцентрированное ощущение моей личности.
«Я жив», — безмолвно пропело оно.
Мелодия слагалась из чуть слышных криков боли.
«Я кричал, когда корабль горел. Я кричал, когда огонь слизывал плоть с моих костей. А ныне я пою».
Я опять убрал руку. Эти безмятежные лица, служившие могильными памятниками столь мучительных смертей, завораживали. У нас на Просперо существовал аналогичный обычай ковать изысканные погребальные маски для павших властителей. Какой бы смертью они ни умирали, мы хоронили их в золотых умиротворенных личинах.
В следующий раз я коснулся протянутых пальцев руки, выходящей из стыка костяной стены.
«Я — Хайон».
«Я жив. Кашляя, я вдыхал пламя. Каждый вдох втягивал огонь в мое горло. Кровь заполняла изжаривающиеся легкие. А ныне я пою».
Хватит. Этого было достаточно. Я отвел руку, разрывая контакт.
Неожиданно раздался треск стекла. Я обернулся и увидел, что Леор от нечего делать бьет по тянущимся из костяных стен рукам. Он хлопал по ним ладонью в перчатке, и они ломались.
— Прекрати, — сказал я.
Каждый раз, когда он ломал одну из них, мне в виски вонзалось копье неприятного, гудящего жара.
— Что? Почему? — Он нанес по очередной напряженной руке удар тыльной стороной ладони, переломив ее посередине.
Обрывающаяся на предплечье хрустальная культя осталась на месте, а кисть и запястье разлетелись по костяному полу звенящими осколками. Болезненный жар у меня в голове на мгновение превратился в огонь.
— Они психически резонируют. Ты заставляешь их петь, и эта песня неприятна.
Он остановился.
— Ты их слышишь?
— Да. И радуйся, что ты — нет.
Мы подошли к очередному Т-образному перекрестку. Леор указал своим топором налево.
— Центральный продольный коридор в той стороне.
— Мы направляемся не на мостик.
Пожиратель Миров продолжал смотреть в проход, ведущий к одной из основных магистралей хребта корабля.
— Нам нужно идти на командную палубу, — сказал он.
— Пойдем. Но сперва я схожу в эту сторону.
— Почему?
Я направил Саэрн в противоположный коридор. Из стен, потолка и пола неподвижно тянулся настоящий лес конечностей из серого хрусталя. Мне не требовалось к ним прикасаться, чтобы расслышать их шепот. Когда много поющих собиралось в одном месте, их слабый психический резонанс усиливался до такой степени, что вызывал у меня оскомину.
— Надо признать, это и впрямь выглядит многообещающе, — отозвался Леор.
Мы двинулись дальше, стараясь не притрагиваться к кристаллическим рукам.
Там, где стены все еще состояли из темного железа и чистой стали, резко выделялись повреждения. Корабль сражался в небесах над Террой, и в последние часы Осады его брали на абордаж бесчисленные ударные группы элитных воинов Императора. Их наследие было записано на холодном металле отметинами от попаданий зарядов болтеров и жжеными пятнами подпалин от лазерных лучей.
— Чувствуешь что-нибудь? — поинтересовался Леор.
— Не смогу ответить, пока не появится более отчетливая связь.
— Прощупай их магией.
Магия. Опять…
— Машинный дух корабля пребывает в коматозном сне. Где-то еще присутствует жизненная энергия, но я не могу быть уверен касательно ее источника. Возможно, это всего лишь кристаллические призраки корабля или же сознание самого мира, которое просачивается внутрь костей звездолета. Все кажется живым, но ощущение искаженное и рассеянное.
Леор выругался, и его локоть с треском снес несколько вытянутых пальцев. Я вздрогнул, но промолчал.
Мы продолжали идти. Каждые несколько шагов Леор дергался, сжимая пальцы и скрежеща зубами. Я постоянно слышал, как он что-то шепчет в вокс.
— Это все кристаллы, — произнес он, заметив
