Это было в первый раз, когда я солгал Эзекилю. Он знал, что я лгу, однако я не почувствовал никакой злости или угрозы возмездия. Я ощутил внутри него медленную пульсацию одобрения. Проверка пройдена. Доверие предложено и принято. В конечном счете я его не обманывал. Мы оба обманывали юстаэринцев.
— Нужно начинать немедленно, — произнес Фальк, постучав себя поверх сердца хтонийским жестом искренности.
Я пропустил суть их беседы мимо ушей. Мне не было известно, о чем они говорили. Все стало ясно, когда Абаддон ответил тем же жестом, лязгнув кончиками пальцев о нагрудник.
— С помощью Хайона, — сказал он, — «Мстительный дух» вновь полетит. Братья, нас мало, а их много, но Град Песнопений падет.
Глава 17
ПОДГОТОВКА
Мы вернулись на дремлющий флагман, собравшись для планирования нападения. В первую ночь, что мы провели на борту «Духа мщения», некоторые из нас все еще носили цвета легионов, к которым больше не ощущали никакой принадлежности. Сам Абаддон был облачен в свою разнородную боевую броню, создававшую впечатление, будто он состоит в каждом из легионов, но не предан ни одному из них.
Через несколько коротких десятилетий мы уже собирались одетыми в черное, внушавшее к тому времени страх Империуму, и каждый из нас представлял на военных советах Абаддона свои собственные армии и флотилии. Мы сотнями стояли на мостике флагмана, заставляя прислушаться к нашим голосам и споря о том, какой из миров Империума уничтожить. Всей этой славе еще только предстояло прийти. Для начала нам нужно было провести сражение, которое скрепило бы нас воедино или же погубило.
Собрание состоялось на командной палубе «Духа мщения», где когда-то стояли Хорус, его братья-примархи и лорды-капитаны легионов Космического Десанта — те, кто сперва управлял судьбами Великого крестового похода, а затем решал судьбу восстания. Рядами висели знамена, изображавшие былые триумфы. Часть была соткана в виде гобеленов, другие представляли собой более грубые собрания трофеев, связанных вместе и поднятых как штандарт победы. Большинство из висящих флагов увековечивали завоевания планет и сражения флотов, проведенные Лунными Волками за двести лет их Крестового похода. Это было еще до того, как Император дал им право изменить название, признавая их честь именоваться сыновьями Хоруса. Более неказистые и потрепанные символы являлись трофеями с поля боя — не с захваченных миров, а из сражений против верных Трону сил по дороге Хоруса к Терре. Между ними располагались ритуальные эмблемы воинских лож, которые в равной мере распространяли в рядах XVI легиона просвещение и измену.
Глядя на обширный мостик, было сложно представить пустой зал заполненным тысячами офицеров и несущих службу членов экипажа. Легионеры собирались здесь целыми рядами, отчитываясь на брифингах кампаний и добавляя вес своих голосов к решениям, принимаемым внутренним кругом командующих Великого крестового похода. Галереи были выполнены в форме концентрических полумесяцев, чтобы вмещать военные силы, каких эти стены не видели уже сотни лет.
С каждой потолочной балки и настенного крепления на нас глядело яростное желтое Око Хоруса со щелью зрачка. Возможно, мне должно было казаться, что свирепый взгляд осуждает меня. Но на самом деле я не ощущал ничего, кроме жалости. Сыны Хоруса пали настолько глубоко, насколько это вообще было возможно. Я судил по личному опыту, поскольку то же самое произошло с Тысячей Сынов.
Мы стояли вокруг центрального гололитического стола: горстка воинов на том самом месте, где некогда стояли армии. Я чувствовал себя падальщиком, явившимся рыться в прахе славного прошлого.
Я перечислю имена присутствовавших, чтобы сейчас их внесли в имперские архивы. Некоторые из этих воинов давно сгинули, пав в Долгой Войне. Других не узнать — их подлинные имена забылись, а изначальная личность погребена под множеством воинственных титулов, которыми их наделил напуганный Империум. Эти имена они носили тогда, в тот далекий день.
Фальк Кибре, Вдоводел, последний вожак разбитых юстаэринцев и предводитель группировки Дурага-каль-Эсмежхак. Вместе с ним было почти тридцать его братьев, облаченных в тяжелую броню их смертоносного клана.
Телемахон Лирас, капитан-мечник из Детей Императора. Он стоял в одиночестве — единственный из своих братьев, кто не стал пищей голодной страсти моей эльдарской спутницы. Тени, омрачавшие всю командную палубу, были не в силах приглушить блеск ликующей лицевой маски.
Ашур-Кай, Белый Провидец, колдун и мудрец из Тысячи Сынов. Он стоял вместе с фалангой рубрикаторов, в которой насчитывалось сто четыре наших пепельных брата. Токугра, его ворон-падальщик, наблюдал за происходящим со своего насеста на плече.
Леорвин Укрис, известный, к вящей его досаде, как Огненный Кулак, капитан-артиллерист Пожирателей Миров и командир Пятнадцати Клыков. Он стоял вместе с Угривианом и четырьмя их уцелевшими братьями. Каждый держал массивный тяжелый болтер.
Саргон Эрегеш, оракул Абаддона, воин-жрец из ордена Медной Головы Несущих Слово. Он также стоял один, одетый в исконно-красное облачение XVII легиона. Броню покрывали колхидские руны, нанесенные стершейся золотой сусалью.
И я, Искандар Хайон, в то время, когда братья еще не звали меня Сокрушителем Короля, а враги — Хайоном Черным. Мой доспех был окрашен в кобальтово-синий и бронзовый цвета Тысячи Сынов, а моя кожа тогда, как и ныне, отличалась экваториальной смуглостью, присущей уроженцам Тизки. Рядом со мной находилась Нефертари, моя эльдарская подопечная с темной броней и бледной кожей, плотно прижавшая к спине свои серые крылья. Она опиралась на изукрашенное копье, похищенное из гробницы старого мира эльдаров в глубине Ока. С другой стороны стояла Гира. Злые белые глаза черной волчицы постоянно оставались настороженными. Ее настроение совпадало с моим, мое нетерпение передавалось ее физическому телу. От нее смердело кровью, которую нам вскоре предстояло пролить. Ее шерсть пахла убийством, а дыхание — войной.
Абаддон оглядел это разношерстное собрание и с хтонийской скромностью постучал по доспеху поверх сердца.
— Мы жалкая и оборванная банда, не правда ли?
По всему помещению раздались низкие смешки. Из всех собравшихся я вел себя наиболее сдержанно. Мои мысли продолжали блуждать по залу паломничества Эзекиля на другом конце корабля, где в роли музейной реликвии лежал Коготь Хоруса. Хотя психический резонанс окровавленных клинков и был приглушен стазисом, он все равно давил на мои чувства.
Прежде чем произнести свою часть, Абаддон предложил высказаться остальным. Под пыльными знаменами прошлого не было формального порядка — только воины, говорившие о своих намерениях. Когда кто-то спотыкался в ходе рассказа, Абаддон подбадривал его дальнейшими расспросами, позволявшими слушателям больше узнать о прошлом оратора. Он прокладывал мосты через разделявшие нас пропасти, не форсируя события и заставляя нас понять, что же у нас общего.
Признаюсь, в этом свете казалось, что все как будто предрешено судьбой. Каждый из нас говорил о легионах,
