Если бы Джорджа попросили описать различия между северянами и южанами вкратце, он сказал бы, что янки практичны, неугомонны, любопытны ко всем проявлениям жизни и полны желания постоянно совершенствовать все, что только можно. В отличие от них, южане были вполне довольны своей жизнью. И в то же время они просто обожали вести бесконечные споры и отвлеченные рассуждения по трем основным темам: политика, рабовладение и Конституция.
Разумеется, рабство всегда преподносилось как благо. Однако Джордж запомнил, как Орри однажды обмолвился, что так было не всегда. Еще в детстве он случайно услышал разговор отца и каких-то джентльменов, гостивших у них. Когда речь зашла о понятии личной собственности, Тиллет заявил, что, по его убеждению, некоторые стороны рабства противны как Богу, так и человеку. Однако после восстаний Визи и Тёрнера таких вольных разговоров в Монт-Роял больше не велось. Тиллет говорил, что это может поощрить негров к новому бунту.
Сам Джордж твердой позиции по отношению к рабству не имел. Он был ни за него, ни против. В Южной Каролине он решил на эту тему не заговаривать и уж тем более не сообщать Мэйнам, как к этому относятся остальные члены его семьи. Его мать и отец не были фанатичными аболиционистами, но считали рабство в целом недопустимым.
Орри встретил его с каретой на крошечном лесном полустанке Северо-Восточной железной дороги. По пути к плантации друзья оживленно болтали о войне и о том, что случилось за последние месяцы. Орри сообщил, что его семья две недели назад вернулась из летней усадьбы, чтобы быть дома к приезду Джорджа.
Джордж был очарован пышной зеленью этих земель, ошеломлен размерами и красотой поместья Монт-Роял и покорен родными Орри.
Ну, по крайней мере, большинством из них. Тиллет Мэйн немного насторожил его своей суровостью и сдержанной подозрительностью по отношению к чужакам. Еще был кузен Чарльз, вызывающе красивый мальчик, который, как ему показалось, только и делал, что криво ухмылялся, скакал на лошади и упражнялся со здоровенным охотничьим ножом боуи.
Сестры Орри, конечно же, оказались слишком молоды для Джорджа. Бретт, которой едва исполнилось девять, была хорошенькой и веселой девочкой, но на фоне своей старшей сестры совершенно терялась. Одиннадцатилетняя Эштон была самым удивительным ребенком, которого только доводилось видеть Джорджу. Даже в таком юном возрасте она уже была настоящей красавицей, и он не осмеливался предположить, какой она станет к двадцати годам.
Первый день в Монт-Роял Джордж провел, гуляя по полям и изучая систему работы рисовой плантации. Позже его передали под опеку Клариссы и девочек, которые отвели гостя в чудесную летнюю беседку в одном из уголков сада. Когда все удобно уселись в плетеные кресла, две девочки-негритянки принесли им вкуснейший лимонад и маленькие пирожные.
Вскоре Кларисса извинилась, сказав, что ей нужно отдать кое-какие распоряжения на кухне. Эштон сложила руки на коленях и уставилась на Джорджа внимательным взглядом.
– Орри говорил, что в Академии вас прозвали Пеньком. Но мне кажется, это прозвище вам совсем не подходит. – Она улыбнулась, сверкнув большими темными глазами.
Джордж провел пальцем под тугим жарким воротником. Это был один из тех редких случаев, когда он не нашелся что ответить.
От смущения его спасла Бретт.
– Никогда не видела такой красивой формы! – воскликнула она. – Правда, я не так уж много ее видела…
– Еще красивее то, что под формой, – заявила Эштон, и тут уж Джордж по-настоящему покраснел.
Сестры были больше похожи на миниатюрных женщин, чем на детей. А кокетливые манеры Эштон доставляли Джорджу скорее неловкость, чем удовольствие.
Все дело в ее возрасте, решил он. Она была слишком юна, чтобы флиртовать с ним, тем не менее пыталась это делать. Джорджу нравились хорошенькие женщины, но по-настоящему красивых он старался избегать. Они всегда знали о своей привлекательности, что часто делало их капризными и заносчивыми. Джордж подозревал, что Эштон Мэйн именно из такой породы.
Эштон продолжала пристально разглядывать его поверх стакана с лимонадом. И Джордж был безмерно рад снова вернуться в мужскую компанию, когда наконец пришло время.
* * *Два дня спустя, за ужином, Кларисса объявила о том, что решено устроить большой пикник, для того чтобы с Джорджем смогли познакомиться их родственники и соседи.
– Если повезет, нас удостоит чести сам сенатор Кэлхун. Он уже несколько недель гостит у себя дома, в Форт-Хилле. У него слабые легкие, а климат на берегах Потомака только ухудшает его состояние. Вдалеке от столицы воздух чище и здоровее. Это приносит ему некоторое облегчение, а значит… Тиллет, почему, скажи на милость, ты вдруг так скривился?
Все головы тут же повернулись к другому концу стола. Снаружи в неподвижном воздухе послышался далекий раскат грома. Эштон и Бретт обменялись тревожными взглядами. Начинался сезон ураганов, которые налетали с океана, сметая все на своем пути.
– Джон теперь совсем не такой, как мы, – сказал Тиллет.
Смахнув севшую на лоб муху, он сердито взмахнул рукой. Маленький негритенок, который неподвижно стоял в углу, держа опахало у плеча, как мушкет, тут же метнулся вперед и замахал над головой хозяина. Но было уже слишком поздно. Своей нерасторопностью он вызвал недовольство и понимал это. Страх, который Джордж увидел в глазах этого ребенка, сказал ему намного больше о взаимоотношениях рабов и их владельцев, чем любая многочасовая лекция аболиционистов.
– Каждый раз, когда собирается наше достопочтимое общество, мы провозглашаем тост за Джона, – продолжал Тиллет. – Мы пели ему дифирамбы, устанавливали памятные доски, прославляя его как величайшего из ныне живущих граждан штата, а возможно, и всей страны. А потом он перебрался в Вашингтон и начисто забыл о воле своих избирателей.
Купер негромко хмыкнул, чем явно рассердил отца, но все-таки осмелился возразить.
– А по-вашему, – дерзко сказал он, – мистер Кэлхун может считаться южнокаролинцем, только если он во всем согласен с вами? Возможно, его выступления против войны и непопулярны, но они явно искренни. И уж он точно поддерживает и продвигает большинство других ваших взглядов.
– Чего нельзя сказать о тебе. Но я не особенно этим огорчен. – Язвительность в тоне старшего Мэйна заставила Джорджа почувствовать неловкость, да и огорчен был Тиллет явно гораздо сильнее, чем хотел показать.
– Вот и хорошо! – резко ответил Купер, взмахнув рукой с бокалом вина. – Зачем вам беспокоиться о том, что думаю я? Вы даже мнение всей нации игнорируете, – добавил он, не обращая внимания не умоляющий взгляд
