Я сжалась, боясь пошевелиться, и в очередной раз пожалела, что не взяла с собой демона. Настойчивый запах жасмина кружил голову. Рука, сжимавшая призму с заклинанием, вспотела.
Стража, кажется, исчезла. Николай сунул руки в карманы, отошел от меня на три шага, а потом снова пробормотал:
– Тебе ничего не нужно. Ты хочешь совсем другого…
– Что? – не расслышала я.
Николай посмотрел мне в лицо долгим, каким-то мучительным взглядом, а потом сорвался с места и кинулся к постаменту с Астиафантом.
– Ты это хотела?! – Он резко снял стеклянный колпак и шмякнул его об пол. Раздался оглушительный звон бьющегося стекла, мраморный пол усеяла прозрачная крошка. – Держи! – Он грубо схватил вазу и сунул ее мне в руки. – Бери, я сказал! Ты мечтала об этом! Убирайся! Ты получила, что хотела! Убирайся отсюда!
Я стояла на месте, следила за тем, как он беснуется, и вдруг почувствовала, как предательски дрожат колени, а по щекам текут слезы. Отвратительные бабьи слезы.
– Убирайся! – Он схватил меня за руку и выволок из комнаты в соседний зал, где выстроилась в шеренгу стража. Охранники смотрели на происходящее с откровенным изумлением, широко открыв рот. – Что уставились?! – яростно захрипел он. – Что вылупились?! – Он тянул меня к выходу из музея.
– Стой! – прошептала я.
Я прижимала к себе Астиафанта, Николай орал мне в лицо:
– Убирайся из моей жизни, несчастная воровка! Недоделанная женщина!
Он резко оттолкнул меня. Я поскользнулась на начищенном до блеска полу. Ваза, словно живая, выскочила из моих рук, раздался тихий звон. Савков моментально замолчал, стража охнула, я нецензурно ругнулась. Астиафант прокатился ровно две сажени и с едва слышным щелчком распался на мелкие белые черепки.
– Наташа, – вдруг тихо позвал Николай, мне на плечо легла его большая теплая ладонь.
Я не двигалась и не оборачивалась. Внутри происходила настоящая буря из смущения и неверия: он что, пытался сказать, что влюблен в меня? Никто никогда не говорил мне таких слов. Я не знала, как это – любить. Зачем это? Какие выгоды это дает? Нежные чувства делают человека слепым и уязвимым. У меня есть одиночество. Оно слишком объемно, чтобы пустить в душу нечто странное, горячее, красное, что называется «любовь».
– Наташа…
– Ты разбил моего Астиафанта. – Я стала приходить в себя. – Ты. Разбил. Моего. Астиафанта, – повторила я, разделяя слова. Я помолчала, а потом повернулась к нему и тихо произнесла: – Это хорошо, что мы встретились. Нам есть что сказать друг другу.
– Не здесь, – внезапно озаботился он.
– Здесь и сейчас, – процедила я. – Ответь мне на один-единственный вопрос: в октябре как ты узнал, что я буду в музее?
– Арсений… – Голос его сел, Николай откашлялся. – Арсений прислал письмо, у него еще такой отвратительный облезлый голубь. Он сказал, что нашел человека, который принесет ему первую часть Ловца. Колдун давно работал на Серпуховичи, надеялся с нашей помощью совершить переворот. У нас были свои планы на это заклинание, поэтому я появился в музее. Мы знали обо всем и хотели забрать его, пока это было еще возможно.
– Где вторая часть Ловца?
– Как оказалось, она потеряна. Ты и сама теперь об этом знаешь. Та часть у ясноокого Александра не была Ловцом…
– Я искренне считала, что нашла все заклинание, – перебила я его и заорала: – Меня едва дракон не сожрал!!! Ты знал, что Ловец ненастоящий, но ничего сказал! Тогда в «Черном олене» ты не забрал амулет, ты взял мою вазу!!! Теперь Астиафанта нет!!! – Тут я громко всхлипнула и сама испугалась.
– Ты бы пришла ко мне только за вазой, – вдруг тихо ответил он. – Никак иначе, а я не могу. Ты… Ты была такая странная. Ты ничего не знала и не понимала, ты готовилась к смерти, но все равно хамила, устраивала истерики и пыталась… и отчаянно пыталась спрятать свое одиночество. Я как сумасшедший… все время – о тебе, с тех самых пор, как увидел в замке Лопатова-Пяткина. Он обнимал тебя…
– Я едва не погибла!!! – взвизгнула я. – Ты предал меня! Оставил на растерзание бейджанцам!
– Я был зол из-за Давидыва. Ты хотела уйти, но уйти вместе с ним. Я видел это в твоих чертовых невыносимых глазах!!!
– Чушь! Ты подставил меня, как и все остальные! Предал! И Давидыв предал! Меня едва не отравили тоже из-за тебя! Что ты хочешь от меня теперь? Про что ты мне теперь пропоешь?! Посмотри на меня, я же просто разменная монета, пешка в большой игре королевств! Ты хотел стать главным магом, шел по головам и добился своей цели! Денис решил стать правителем Окии и бросил меня! Такое не прощают! Тем более я не могу такое простить!!! – Я замолчала. – Теперь можешь отправить меня в казематы, – добавила я уже спокойно. – Какая разница, где повесят: здесь или в Окии.
– Уходи.
Я быстро глянула на него.
– Уходи, я отпускаю тебя.
На то, чтобы развернуться на каблуках и исчезнуть в черных внутренностях музея, мне потребовалось всего несколько секунд. Я только почувствовала, как стало холодно там, где до плеча дотрагивалась его рука.
Ярмарка шумела и веселилась, яркие цыганские шатры колыхались на зимнем ветру. Румяные девицы, визжа и хохоча, скатывались с ледяной горки. Шустрые бабки зазывали покупателей, пахло морозом и горячими пирогами. Я с детства обожала ярмарки, их краски, запахи, птичью стрескотню толпы, музыку гармониста.
Возвращаясь обратно в Окию, я попала на огромные ежегодные масленичные гуляния. Мне было весело и беззаботно. Я рассматривала товары на многочисленных прилавках, жевала моченое яблоко, отбивалась от пристающего ко мне Страха.
Мороз никак не отпускал, пальцы заледенели, кислый рассол тек в рукав. Я остановилась рядом с прилавком, где рябой мужичок в шапке-ушанке продавал бусы и серьги. Толпящиеся девицы с придыханием рассматривали цацки, боясь даже прикоснуться к ним. Я сидела на лошади, а потому с легкостью рассматривала товар через их головы. Взгляд лениво скользнул по подвескам, цепочкам, малахитовым колечкам, розовой мраморной трубочке…
О господи!
Я уставилась на розоватую трубочку и почувствовала, как меня бросило в жар. Стараясь, чтобы голос не дрожал, я весело прикрикнула:
– Эй, мужик, почем вон ту розовую подвеску продаешь?
Продавец оказался прожженным, сразу разглядел во мне заинтересованного клиента, прищурился и крякнул:
– Три золотых.
Я была готова отдать все двадцать, имеющиеся у меня.
– Что-то дорого, – нахмурилась я.
– Я возьму! – вдруг крикнула тоненьким голоском купеческая дочка с торчащей из-под соболиной шапки длинной каштановой косой.
– Ну уж нет! – всполошилась я. Быстро достала кошель, не спешиваясь, протянула золотые мужику и быстро цапнула украшение. В отличие от них всех, толпящихся рядом с этим прилавком на этом рынке, я точно знала, что прячется внутри этой подвески.
Та часть Ловца Душ, что была у ясноокого Александра Михайловича, оказалась жалкой подделкой – просто сильное заклинание, чтобы не терять ясноокость в переполненном темной магией замке. Вторую половину, настоящую, сейчас я зажимала в кулаке и согревала своим теплом. Я тряслась, пыталась привести в порядок смятенные чувства, а от волнения дыхание сперло и заслезились глаза.
Выехав с ярмарки, я остановилась на горбатом мостике через узкую речушку, из-за бурного течения не замерзающую даже зимой. Я сглотнула, нерешительно разжала кулак, посмотрела на Ловца. Помедлив еще
