— Небо праведное! Это он! — воскликнула Мод, повисая на шее у Робина.
Удивленный и огорченный приемом, который свидетельствовал о страсти, отнюдь им не разделяемой, Робин хотел рассказать об обстоятельствах своего возвращения в замок и нового побега, но Мод не дала ему договорить.
— Спасен! Спасен! Спасен! — повторяла она как безумная, то плача, то смеясь, то целуя его. — Спасен, спасен!
— Странная вы девушка, Мод, — простодушно заметил молодой конюший, — я думал, что приведя к вам господина Робин Гуда, я доставлю вам удовольствие, а вы рыдаете, как Магдалина.[61]
— Хэл прав, — сказал Робин, — не портите ваши красивые глазки, милая Мод, станьте такой же веселой, как утром.
— Это невозможно, — глубоко вздыхая, ответила девушка.
— Никогда в это не поверю, — ответил Робин, склонившись к головке Мод и целуя ее в волосы надо лбом.
Мод, без сомнения, почувствовала в простых словах юного лесника «никогда в это не поверю» некоторую холодность и потому побледнела и горько зарыдала.
— Дорогая Мод, не плачьте, я же здесь, — беспрестанно повторял Робин, — объясните мне причину вашего горя.
— Не спрашивайте меня ни о чем… позже вы все узнаете… Леди Кристабель и я думали, как нас освободить… О, как она обрадуется, когда узнает, что вы уже на воле! Сэр Аллан Клер получил ее письмо? Какой ответ вы ей принесли?
— У сэра Аллана не было возможности ни написать, ни что-либо передать со мной, но его намерения мне известны, и я хочу, с Божьей помощью и при вашем содействии, дорогая Мод, похитить леди Кристабель из замка и отвести ее к жениху.
— Бегу предупредить миледи, — живо ответила Мод, — мое отсутствие продлится недолго. Подождите меня здесь; идем со мной, Хэл.
Оставшись один, Робин сел на край девичьей кровати и задумался. Мы уже говорили, что, несмотря на свою молодость, Робин говорил и действовал как зрелый мужчина. Столь ранней разумностью он был обязан заботам Гилберта о его воспитании. Гилберт научил его, что он должен думать сам и действовать сам, причем действовать хорошо, но он не объяснил ему, что иные чувства, кроме чувства дружбы, могут внезапно вспыхнуть и неодолимо разрастись в сердцах двух существ разного пола. С того самого времени, когда Мод, убегая из часовни, тайком поцеловала ему руку, поведение девушки немало удивляло Робина. Но, поразмышляв, он как бы интуитивно понял, что это, должно быть, любовь; он понял также, что она любит его, и он этим огорчился, потому что сам ничего к ней не испытывал, хотя и находил ее красивой, изящной, приветливой и верной.
Огорченный своим невольным равнодушием к Мод, он даже стал себя упрекать за него и задавать себе вопрос, не должен ли он, из опасения утратить честь, постараться ответить любовью за любовь. Простодушный юноша хотел подарить свое сердце, полагая, что оно еще свободно, но тут вдруг перед его глазами встал милый образ Марианны.
— О Марианна, Марианна! — восторженно воскликнул он.
И Мод проиграла навсегда.
Но за восторгом последовали сомнение и печаль. Марианна, как и Кристабель, принадлежала к благородной семье, и она, несомненно, пренебрежительно отнесется к любви безвестного лесника. Может быть, она уже любит какого-нибудь прекрасного придворного кавалера. Конечно, Марианна одарила его нежными взглядами, но какие у него были доказательства, что эти ее взгляды не были внушены чистой признательностью?
По мере того как Робин задавал себе все эти вопросы, а также и другие (ответы на них были отнюдь не и его пользу), шансы Мод увеличивались.
Мод была красива, столь же красива, как Марианна и Кристабель, но не была благородной крови, среди ее поклонников не было дворян, и простой лесник вполне мог соперничать с любым из них; Мод тоже бросала на Робина нежные взгляды, и эти взгляды были вызваны не признательностью; напротив, это Робину следовало быть признательным Мод.
Так раздумывал Робин, испытывая незнакомые ему чувства и переходя в своих мечтах от счастья к тревогам, как вдруг он услышал в коридоре тяжелые шаги, ничем не похожие на легкую походку Мод; шаги приблизились к двери, и при первом громком стуке Робин сразу же погасил свет.
— Эй, Мод! — окликнул снаружи голос. — Почему вы гасите свет?
Робин предусмотрительно ничего не ответил и забился между кроватью и стеной.
— Мод, отвори!
Устав ожидать ответа, гость отворил дверь и вошел. Если бы было не так темно, Робин увидел бы, что вошедший — высокий, статный мужчина.
— Мод, Мод, скажи же что-нибудь. Я уверен, что ты здесь. Я видел свет сквозь щели в двери.
И человек, у которого был низкий хриплый голос, ощупью стал передвигаться по комнате.
Робин для большей надежности скользнул под кровать.
— Дурацкая мебель! — пробурчал пришедший, ударившись лбом о шкаф и налетев на стул. — Нет, истинное слово, уж лучше я поберегусь и сяду на пол.
Наступило долгое молчание. Робин старался затаить дыхание.
— Но где же она может быть? — снова заговорил незнакомец, протягивая руку и ощупывая кровать. — Она не ложилась; душой своей клянусь, похоже, что Гаспар Стейнкоф мне правду сказал, а я его за эту правду кулаком двинул; он сказал мне: «Твоей дочери, мастер Герберт Линдсей, кого-нибудь поцеловать, что мне кружку эля выпить». Негодяй этот Гаспар! Посметь мне сказать, что мое дитя, мое собственное, которому я отец родной, целует узников!.. Вот негодяй!.. И все же странно мне, что в такой поздний час Мод не у себя в комнате. Не может же она быть у леди Кристабель, где же тогда она? О Боже, у меня ад в голове! Где же моя маленькая Мод, где она? Пресвятая Матерь Божья! Если Мод оступится, я… Ба! Я такой же жалкий негодяй, как Гаспар Стейнкоф, я оскорбляю свою кровь, спою жизнь, снос сердце, снос дитя, мою любимую Мод. Ах я старый безумец! Я и забыл, что Хэлберт уехал из замка за врачом, так как миледи заболела и Мод около нее. Ох, как хорошо, как хорошо-то, что я это вспомнил. Меня колесовать стоило бы за то, что я дурно подумал о своей любимой дочери!
Робин под кроватью не шевелился, но и ему в голову сначала пришли дурные мысли, и он даже дрожал от ревности, пока не узнал в ночном госте привратника замка, Герберта Линдсея, почтенного отца Мод.
Речь Герберта прервали легкие торопливые шаги и шуршание платья; засветилась лампа, и Герберт встал на ноги.
При виде его Мод вскрикнула от ужаса и с беспокойством спросила:
— Почему вы здесь, отец?
— Чтобы поговорить с тобой, Мод.
— Завтра поговорим, отец; сейчас
