Письмо, к моему огорчению, содержало не только любезные вопросы о состоянии моего здоровья и пожелания скорейшего выздоровления, но изобиловало описаниями городов, встретившихся на пути господина Ремо. Я не могла не признать, что читать послание было увлекательно - господин Альмасио оказался весьма остроумным и наблюдательным человеком, это читалось между строк. О, как же мне хотелось забыть слова Арны и Вико! Разве не о таком спутнике жизни мне мечталось? Если бы не черные подозрения, которые заронили в мою душу люди, которым мне не стоило доверять, я бы радостно убеждалась раз за разом, что в каждой строке сквозит понимание моих бед. Что господин Альмасио, угадавший, как я устала томиться в четырех стенах, в плену однообразных печальных мыслей, дает мне знать: когда-нибудь мы вместе отправимся в путешествие по Южным землям, и я увижу своими глазами все те просторы, что уже видел он. Иначе зачем бы ему писать о живописных городах у подножия гор, о виноградниках, раскинувшихся на равнинах к востоку от Иллирии, сетовать на вороватость крестьян и лукавство трактирщиков?..
Раз за разом я перечитывала письмо, привычно недоумевая, отчего господин Ремо отправил мне столь многословное дружеское послание, так контрастирующее с нашими сдержанными беседами. Неужели он, как и Вико, легко угадал мою слабость?.. Впрочем, кто бы ее не угадал... Как я не пыталась изображать смирение и кротость, во мне дрожала натянутая струна, выводившая один тоскливый напев - свобода, вольный ветер, аромат лесов и трав, рука если не возлюбленного, то друга, на которую можно опереться и забыть хоть на миг о прошлых горестях.
Увещевая себя мысленно, я покачала головой и написала в ответ господину Ремо вежливое холодное послание, в котором благодарила за внимание к моему здоровью и выражала надежду, что путешествие выдалось не столь хлопотным, как представляется подобным мне домоседам. Ясно понимая, что все слова Ремо Альмасио - всего лишь уловка, очередной хитрый ход в той игре, которую он со мной вел, мне все же пришлось сделать над собой усилие. Я не привыкла отталкивать от себя людей - даже двуличных и жестоких.
В один из вечеров, похожих друг на друга как две капли воды, я попросила Арну, чтобы та помогла мне пробраться к комнате Флорэн. Мне хотелось исполнить данное девушке обещание и показать свои старые рисунки. Я знала, что даже выходя замуж по любви, невеста волнуется перед свадьбой и хочет с кем-то обсудить свою стремительно меняющуюся жизнь, а ни господин Гако, ни госпожа Фоттина не являлись чуткими родителями, способными понять тревогу дочери такого рода.
Когда Арна подала знак, что коридор свободен, я на цыпочках пробежала к дверям Флорэн и тихонько постучала. Она быстро открыла и я сразу заметила, что глаза ее красны от слез, но не подала виду, не желая показаться назойливой. Флорэн увлеченно листала мой потрепанный альбом, расспрашивала о каждом рисунке, и я, как могла, описывала, при каких обстоятельствах делала набросок. Невольно я порадовалась, что пересмотрела рисунки в одиночестве - теперь мне проще было предаваться воспоминаниям. Чувства притупились, воспоминания смазались, и иногда мне казалось, что я говорю о какой-то недавно умершей знакомой, а вовсе не о себе.
- Годэ, - сказала Флорэн, внезапно сменив тему. - Матушка ненавидит вас. Когда господин Ремо сообщил, что желает отправить Тео после нашей свадьбы в Альмасини, то она сильно разозлилась. Бранила вас непрерывно и сказала, что теперь я не стану самой знатной дамой Иллирии. "Годэ из кожи вон лезет, чтоб стать хозяйкой в доме Альмасио!" - говорила она и предрекала, что я сгину в провинции, а Тео не получит в наследство ничего из владений Альмасио, кроме поместья в глуши, где мы и проживем остаток своей жизни...
Флорэн была расстроена, но я заметила, что в ее словах не было обиды на меня - скорее, беспокойство и неуверенность. Пребывая в некотором замешательстве, я некоторое время подбирала слова, чтобы объяснить сводной сестре всю опасность ситуации, в которой она оказалась, и не показаться ей глупой сплетницей, пересказывающей зловещие бредни.
- Поверь мне, Флорэн, - начала я, - что я менее всего желаю завладеть богатствами Альмасио, но меня, увы, никто не спросит. Ты можешь посчитать, что я пытаюсь сейчас выгородить себя, но то, что ты будешь жить после свадьбы далеко от Иллирии, может оказаться благом. Тео очень молод, как и ты. Брак столь юных людей, добрых и светлых душой, может не вынести вмешательства со стороны, ведь никто из вас не защищен ни житейским опытом, ни цинизмом, присущим людям иного склада характера. В Альмасини вы окажетесь предоставлены сами себе и совершите собственные ошибки, разумеется, но при этом не станете жертвой чужих...
Тут я беспомощно умолкла, понимая, что изрекаю общие фразы дидактического свойства, внушающего отвращение всем людям, кроме тех, что давно убелены сединами.
- Кажется, я понимаю, о чем вы говорите, Годэ, - неожиданно отозвалась Флорэн. Выражение ее глаз было слишком взрослым для юного полудетского личика, и я в который раз подумала, что моя сестра умна.
- Это хорошо, потому что даже я перестала понимать, о чем я говорю, - неловко попыталась пошутить я, но Флорэн, помрачнев, пропустила мои слова мимо ушей.
- Это о господине Ремо, верно? Вы тоже его боитесь, как и я? - спросила она прямо.
Я вздохнула, опустив голову.
- С самого первого дня, как он стал приходить в наш дом, я испытывала необъяснимый ужас, - продолжала Флорэн взволнованно. - Его взгляд не давал мне покоя, несмотря на то, что он был со мной по-отечески ласков. Когда меня просватали за Тео, я... я была настолько счастлива, что не замечала ничего вокруг себя, а затем появились вы... Я никому не могла рассказать про свой страх - матушка и батюшка не смеют и слова сказать поперек господину Альмасио, они бы страшно возмутились, если бы я сказала, что мне чем-то не нравится его присутствие. Тео я тоже ничего сказать не могу, ведь он его отец...
Мне ничего не оставалось, кроме как обнять сестру - у нее начали дрожать губы, а глаза наполнились слезами, но она продолжала перечислять случаи, когда поведение господина Альмасио в отношении нее становилось странным и оскорбительным - господин Ремо задерживал ее руку в своей,
