– Да, – кивнул Вован, – в Татры. Но впереди – пан Барабанов. За ним – ты, Стефану, как черная молния. А за вами – полиция, и храни вас всех матка Боска!
– Стой! – завопил Степан. – А если они меня догонят? Что я им скажу? У меня же нет денег.
Збышек с Вованом подняли плечи до самых ушей, и разговор окончился.
На дороге около мотоцикла я простился с детьми.
– Папа! – сказала Ольга, – ты дурак непроходимый, ты псих, ты маньяк. Я тебя очень люблю! – Она заплакала навзрыд, а Эдди дергал меня за рукав и твердил:
– Таких нет! Нет таких совсем!
Вован против ожидания был молчалив и только удивил меня, сказав, что мы еще увидимся. Польский язык, смешиваясь с русским, дает удивительные эффекты.
На второй день нашей гонки мне запало на ум, что я убегаю слишком быстро. Я катился бархатными чешскими дорогами, а перед глазами у меня вставали картины ужасной травли Степана. Его выслеживали, загоняли, обкладывали, вязали по рукам и ногам. О! Если он предчувствовал хотя бы десятую часть ужасов, носившихся в моем воображении, его воля должна была оцепенеть, а сам он, отчаявшись, сдаться чинам полиции. Но дети мои должны были дойти до Хорна!
Внизу между холмами, сверкавшими первой зеленью, лежал городок, похожий на райскую прихожую, и церковные острия посверкивали над ним. Буковый лес был чист и светел. Я спугнул косулю, закатил мотоцикл в сарай, набитый сеном и пошел в город. Километра через полтора по правую руку замок открылся мне. Он стоял высоко над городком и шпили его, должно быть, служили громоотводами для обитателей долины. У перекрестка я снова зашел а лес и как следует спрятал деньги.
Три трактира имелись в этом поселении, и я переходил из одного в другой, полагая, что навряд ли Степан пойдет искать меня в храме или на полях, а уж тем паче не будет он стучаться в замковые ворота.
На третий день, когда я, измученный неизвестностью, сидел над пивом в трактире «Сиротка», против меня со своим пивом угнездился сияющий парнище лет пятидесяти. Он некоторое время дружелюбно сопел, дул в пену, а потом на чистом русском языке сказал:
– Вы подходите.
От неожиданности я поддержал разговор.
– И кому же, интересно знать, я подхожу?
– Да мне, конечно! А кому еще может подойти неизвестно откуда взявшийся русский, который вот уже три дня не вылезает из кабаков и неизвестно куда девается к ночи.
– Я гощу в замке.
– Тогда велите камердинеру, чтобы он по утрам вытаскивал у вас солому из прически.
Я встал и ушел от нахала в другой трактир. Заведение называлось «Дедушкино пивко», и туда соотечественник не пошел. Из «Дедушкиного пивка» я перешел в трактир «Мэрилин», пару часов посидел там и вернулся в «Сиротку». Соотечественник, подняв кружку, приветствовал меня.
– Ну, как? – спросил он. – «Дедушкино пивко» или «Мэрилин»?
– «Мэрилин» – забегаловка для лопоухих подростков.
– Согласен. – Соотечественник отсалютовал пивом. – А теперь вернемся к нашим делам.
Во-первых, его позиция была сильней. Я изводился и нервничал, а он был спокоен, как ватное облачко в утренней лазури. Во-вторых, надо было узнать, чего он хочет. Нельзя же было с утра до вечера прятаться от него у «Мэрилин».
А он и не таился. Оказалось, что я влип в историю похлеще приключений с братьями-славянами. Мой жизнерадостный собутыльник оказался вербовщиком. Эх!
– Ну, вы же понимаете, что я вербую не в театральную труппу. А нынче спрос как раз на таких, как вы.
– Отстаньте от меня. Я старый. У меня того и гляди пойдут внуки.
– Нет, – сказал он, – вы не старый. Вы просто черт знает где ночуете и пьете слишком много пива последние дни. Соглашайтесь. Вам не придется якшаться с тупыми фанатиками. Два-три интеллигента вроде вас, тихая страна в Европе, отчетливые инструкции и, в общем-то, тихая обывательская жизнь с кратковременными приливами адреналина. Вы мне поверьте, это – для вас.
Я пригрозил полицией, но негодяй лишь расхохотался.
– В городе две сыроварни, и обе мои. Пятьдесят гектаров хмеля к северу тоже мои, а у вас, поди, и паспорта нет. Скажу вам откровенно, этот оазис спокойствия создал я. Здесь нет преступности (не спрашивайте, как я с ней справился), а единственный полицейский страдает от ожирения. Здесь никто не спросит, зачем вы явились. Кроме меня. Но уж я любопытен за всех. И не говорите мне, что вы попали сюда случайно: вы не искали нас, это так. Но вы пришли сюда и увидели, что лучшего и желать нельзя. Видите ли, к нам рано или поздно попадают все, кому надоело пристальное внимание. А тут я. Ну, два-три дня я еще подожду, а потом вам придется делать выбор. Тут у нас продается пивоварня. Если надумаете, другой разговор будет.
Мы чокнулись, и он пустился пересказывать местные сплетни. Сплетни излагались лаконично, каждая история была закруглена и украшена поучением. Газеты в этом городе не было – вот что. Помню, я изображал внимание, даже улыбался, прищурившись, когда речь заходила об адюльтере. Но не шел у меня из головы Степан. Явись он сейчас в трактир «Сиротка», и череда непредсказуемых последствий обрушится на нас. Оставалось надеяться, что от погони Степан не ошалел настолько, чтобы ввалиться прямо в городок.
– …а зовут меня Артемий, – неожиданно представился соотечественник.
Я назвался тоже, и он засобирался, толкуя о хмеле, о культивации, о жучках каких-то фиолетовых…
Уже поднявшись, проговорил:
– Не сбежишь. Нет. Но по слабости и глупости (ничего не поделаешь) можешь пойти в замок. – Артемий вдруг пал локтями на столик. – Не советую. Скажу тебе как русский русскому, я бы предпочел честный выстрел в затылок.
– Да что же там?
– Не знаю. Оттого и страшусь.
Артемий вышел, а я остался размышлять. Что мне было делать? Купить пивоварню и остаться жить здесь, деля свое время между тремя трактирами. Но тогда – никуда не денешься – быть мне наперсником Артемия. Тем более, что пивоварню-то продавал, скорее всего, он. Второй путь не требовал затрат, но был рискован. Расписать Артемию все достоинства Степана, и пусть разбираются как знают. Но не решат ли эти два прохиндея объединиться?
Я брел по дороге от города и сам себе удивлялся. Почему, ну, почему такая низость, как продажа Степана вербовщику, приходит мне в голову в удручающе разработанном виде? Неужели я настолько подл, что дожидаюсь только подходящих обстоятельств? Можно, конечно, сказать, что всему виной эрекция творческого духа. Но где, черт дери, эта эрекция, когда я созерцаю зеленые склоны холмов, лиловый туман цветущего вереска, шпили, плавающие в синеве, как хвоинки в ручье? Неутешительно получалось.
Цифры я увидел метров за десять. Увидел и остановился. Сегодня утром их было не так-то просто разглядеть: пыль, дорожный сор, сухие былинки… Теперь весь мусор был решительно сдвинут, словно кто- то провел по асфальту широкой ладонью. Я вошел в лес.
В сарае в расщелине между брикетами сена Степан жрал колбасу.
«ты хорошо придумал с моим номером, – сказал он, – жаль только телефона больше нет. Где деньги?»
Я рассказал ему обо всем, что было в городке.
«Шляпа! – сказал Степан, – Твой Артемий давно проследил тебя. В этих чертовых тихих городках пропало столько хороших парней, сколько тебе не увидеть за всю жизнь. Я! – сказал он с длинным всхлипом, – принял на себя удар. А теперь из-за какого-то олуха не могу получить свой гонорар. Ты пойдешь! Пойдешь за валютой, потому что я чуть не сложил голову за твоих детей».
На этом патетическая часть оборвалась. Степан достал фонарик, посветил на меня со всех сторон и озабоченным голосом спроси, не брал ли я сегодня в трактире сдачу? Потом он забрал еще липкую от пива мелочь, велел мне держать фонарь и принялся мучить разнокалиберные монетки. Наконец, одна хрустнула и
