наполненный мертвой тишиной. Я так и не смог войти в него.
Стараясь не глядеть на вывеску, я обошел ресторан и в тылу у него обнаружил пруд. Мальчишки в лодке, широкой, как телега, плавали по пруду, а на берегу – Боже мой! – стоял Володька Кнопф с сачком и заунывно ругался. У меня не было голоса позвать его. Я бросил наземь свою сумку и сел рядом.
Шагов я не слышал. Знакомые руки охватили голову, я поднял веки.
Оленька стояла передо мной на коленях. Не было рыданий, всхлипываний, просто слезы сыпались.
– Подожди, – сказала она, – подожди минуточку.
И тут же барышня Куус оказалась рядом с ней. Мы молчали, тесно сдвинув головы, и слышно было, как слезы стучат по моей сумке.
Наконец, я качнулся назад и взглянул на них.
– Отчего ругается Кнопф? – спросил я.
– Потом, – сказала Ольга, – все потом.
И барышня Куус, обняв ее за плечи, сказала:
– У нас много времени. Мы расскажем друг другу все, что было.
Приближались Володькины шаги.
