Около трех часов того же дня перед зданием ларсеновской транспортной конторы собралась большая беспорядочная толпа. Она глухо гудела, напряженно всматриваясь в окна конторы, откуда иногда показывалось испуганное лицо и мгновенно, точно отброшенный платок, отлетало в сторону. Все ждали появления Ларсена.
После тревожных сумасшедших двух дней, беспрерывно томивших неопределенной угрозой, — кто? где? когда? — всем стало легче, когда газета уверенно назвала виновника. Теперь не надо было ломать себе голову, опасливо посматривать друг на друга, искать предательства среди министров. Виновник был тут, близко, обреченный на возмездие… вот он, окруженный полицейскими.
Бледный старик, — седые волосы торчком, — прижимая руки к сердцу, растерянно кланялся в обе стороны и учащенно хлопал глазами. Губы его шевелились, но как будто беззвучно. Влажное от пота лицо поминутно искривлялось судорогой.
— Что он говорит?
— Немедленно судить его! И больше никаких! Чего там!
— Постойте же! Это ведь не тот. Тот молодой. Это управляющий делами!
— Ничего не значит. Одна шайка. Судить его!
— А что он говорит?
Из передних рядов донеслось:
— Он говорит, что самого Ларсена нет… и что…
— Ясное дело, удрал. Станет он ждать, пока правительство выспится?
— Дайте же человеку толком рассказать!
— И еще говорит, что в газетах какая-то ошибка. Он работает в этой фирме тридцать лет и никаких тайн, вредных для страны, не знает.
— Судить его, судить! Уж мы сами разберем, что вредно и что не вредно.
Вдруг раскрылась дверь на балкон. Появился какой-то полный человек. Уверенным движением руки провел он горизонтальную линию в воздухе. Толпа стихла. Передние ряды ясно слышали:
— От имени правительства я прошу вас спокойно разойтись по домам. Правительство принимает все меры к выяснению обстоятельства, сообщенного газетами. Выступления граждан, хотя бы и вызванные справедливым негодованием, могут повредить раскрытию истины. Результаты расследования будут немедленно сообщены. От вас же требуется только спокойствие.
Затем он удалился. Бледный старик, окруженный полицейскими, пожимая плечами, пытался еще что-то сказать, но полицейские оттолкнули его назад к двери.
Толпа заколыхалась, загудела. Кто-то бросил камень в окно. Кто-то вскрикнул:
— На всякий случай!
Звон разбитого стекла заставил всех насторожиться, не начинается ли что-нибудь. Тогда полицейские, оттеснив первые ряды, быстрым движением извивающейся шеренги раскололи толпу.
Какой-то рабочий с совершенно белыми ресницами взобрался на фонарь и хорошо рассчитанным плоским голосом начал яростно говорить о предательстве капиталистов, которые всегда готовы пожертвовать интересами целой страны для… Он так и не кончил. Вероятно, чтобы иллюстрировать свой мысль, он указал правой рукой на вывеску с именем Ларсена, но левая, не выдержав его тяжести, соскользнула со столба. Рабочий свалился.
— А ведь это же верно! — сказал рядом стоявший старичок и уныло повел бровями, похожими на мохнатых гусениц. — Я не социалист. Но подумайте сами: этому негодяю хочется удесятерить свои миллионы, и потому — пусть себе погибает Дания! Пусть погибнет весь земной шар. Этакая подлость!
— Шпионов надо вешать, — яростно выпалила женщина в два обхвата. От нее сильно пахло рыбой.
— Шпионов? Откуда же вы взяли шпионов?
— А разве он не шпион? Ведь он продал Америке все наши чертежи. Наши планы. Вы, стало быть, не читали газет.
— Наши чертежи? Уж не вы ли их чертили?
— Теперь не до шуток! — желчно огрызнулся за торговку худой, плохо выбритый человек в измятом котелке и желтых ботинках. Его профессия угадывалась сразу: истребитель клопов, тараканов и мышей. — Не сегодня-завтра весь мир может полететь вверх тормашками. Впрочем, туда ему и дорога. Слишком много подлецов развелось на свете. Они торгуют чужими жизнями, чужими государствами и даже, как видите, чужим климатом (новый предмет торговли!). И правительство, связанное старыми дурацкими законами, нисколько не препятствует им в этом. Нет, уж лучше пускай будет война!
— Война? Кто сказал «война»?
— Вот этот.
Среди гула раздалась звонкая оплеуха. Затем глухие удары по котелку и спине. Истребитель клопов пригнулся к земле, нырнул в сторону и — растворился в людской толчее.
Вдруг резко прокричал автомобильный рожок. Толпа оглянулась. Показалось большое открытое авто и врезалось в массу. На сиденье вскочил высокий худой человек в цилиндре и повторил почти то же, что с балкона сказал чиновник. Это был бюргемейстер. Некоторые его знали в лицо. У него был приятный голос, внушавший доверие. Полицейские воспользовались отвлекшимся вниманием и снова провели через море голов живую борозду.
Двадцать пять минут спустя на улице оставались только небольшие группы зевак, тревожно озиравшихся по сторонам.
А еще через четверть часа стремительно нахлынули газетчики с кипами экстренных листков, на которых крупными буквами было напечатано жуткое слово: «Война».
Одновременно примчался грузовой автомобиль, резко остановился у одного магазина и выбросил рабочего, вымазанного мукой. Переходя тротуар, рабочий сообщил на ходу, что таможенный катер обнаружил в нескольких милях от рейда чужую эскадру.
— Говорят, англичане, шведы и норвежцы.
XVIУправляющий делами Эриксен, понурив голову, сидел у себя в кабинете совершенно подавленный и, ничего не соображая, тупо повторял:
— Никогда в своей жизни… Никогда!
Платок, которым он то и дело вытирал струившийся пот, был уже мокрый. В левом глазу, широко открытом, тускнела застывшая слеза, и казалось, что глаз у старика стеклянный.
Старшие служащие — стоя, точно на молитве — всячески пытались уверить растерявшегося Эриксена, что все это не больше, как грустное недоразумение, но их доводы были вялы и неубедительны. К тому же Ларсен действительно исчез загадочно и внезапно: это усиливало подозрение в какой-то его вине. Кассир сообщил, что вчера вечером, за пять минут до конца занятий, он выдал Ларсену значительную сумму в английской валюте; у камердинера узнали, что Ларсен взял с собой большой сундук, с которым он обычно отправлялся в далекую поездку. Было ясно, что Ларсен попросту скрылся, и таким образом следователя обманули: ему сказали, что владелец фирмы уехал на о. Борнголм. Конечно, эта неправда не так уж была преступна, но следователь опечатал весь архив и унес с собой всю шифрованную переписку. Возникали, таким образом, серьезные основания думать, что предстоят неприятности для всей конторы: соучастие!
Разговаривали отрывисто и негромко, хотя все служащие уже разошлись и некому было подслушивать.
— Я знаю только, что никогда в своей жизни… Никогда… Мне 64 года. И еще никогда…
Вдруг резко задрожал телефон.
Кто-то настойчиво добивался узнать, где Ларсен.
— Нужен до зарезу! По очень важному делу. Очень важному.
Это звонил Натан Шварцман.
Ах, если бы тут сейчас оказался Магнусен, всегда насыщенный своим сдержанным великолепием и не упускавший случая поиздеваться над экспансивным еврейским Вольтером! Как бы он зло хохотал!
Очень важное дело Натана Шварцмана! С чем же он мог явиться в такую исступленную минуту, когда только что была объявлена война, а Георга Ларсена без обиняков называли виновником этой войны? Чего ему понадобилось от Ларсена?
Тот, кто по-настоящему знал его, тот нисколько не удивился бы, узнав, что Шварцман позвонил исключительно для того, чтобы с торжествующей хрипотой крикнуть в
