— Вы меня желали, маркиз, и вы этого добились. Я вас тоже хотела и тоже этого добилась. Не знаю, что вы собираетесь делать дальше, но, что касается меня, то я сегодня же возвращаюсь к своей прежней профессии. Надеюсь, вы похвалите меня за мое постоянство.
Португалец огорченно уехал на родину, но зато оставил ей свой титул, который, понятно, открыл перед ней много парадных подъездов. А все-таки публично ее сторонились. Боялись, что эта развязная блудница, чего доброго, вдруг перешагнет даже через те неприличия, которыми щеголяла та разнузданная эпоха.
Вот отчего, направляясь к маркизе да Пайва, граф де Виль-Кастель заранее знал, что его общество будет ей приятно, как защита от косых и презрительных взглядов.
VI— А вы знаете, маркиза, — сказал граф, беря у нее из рук кружевной веер, — я ведь ваш старый поклонник.
Она искренне удивилась.
— Вы? Никогда я этого не замечала. Никогда. Но если это так, то должна вам сказать, что вы держали себя поразительно скромно. Как юноша.
— Скромность была моим стратегическим приемом.
— Не понимаю.
— Я рассчитывал, что вы будете тронуты и вознаградите меня за эту скромность.
— Неглупо, — сказала маркиза. — Но неужели до вас не дошли слухи, что я чудовищно жадна к деньгам и что мое общество обходится слишком дорого?
— Да, я это слышал.
— И тем не менее…
— И тем не менее я верил в вашу щедрость. Ведь и злодеев не бывает стопроцентных. Даже и они иной раз способны на великодушие. А тем более женщина. Не правда ли?
Она лукаво посмотрела на него и сказала:
— Вы, кажется, хотите расплатиться словами. Нет, я на это не поддамся. И, кроме того, у меня имеются принципы.
— Принципы?
— Да. Я считаю, что бесплатным люди не дорожат. Люди ценят только то, что стоит дорого.
— Но для нищего студента и один ливр большие деньги, маркиза.
— Верно. Поэтому с нищего студента я бы взяла один ливр.
— А с меня, милая маркиза?
— С вас? Я думаю, ваши доходы не превышают тридцати тысяч. И, следовательно, 10 тысяч для вас большая сумма. Не так ли?
— Безусловно.
— В таком случае, принесите мне завтра десять тысяч, и я ваша.
Он церемонно поклонился. Ему, искавшему ободряющей победы после неудачи у Кастильоне, — покупать любовь у кокотки? Это было унизительно для эстета, писателя и человека искусства.
— А чтобы вы не думали, что я такая мелочная, — продолжала маркиза, — ибо десять тысяч ливров для меня действительно пустяки, я на ваших же глазах сожгу эти деньги. Идет?
И прежде, чем он успел ей что-нибудь сказать, она вдруг щелкнула пальцами и задорно объявила:
— И пока деньги будут гореть, я ваша. Но не дольше. Слышите?
VIIЛюди, жизнь которых представляет собой скучную повесть без фабулы, любят заглядывать в чужие окна. Это проявляется либо в том, что они безостановочно читают романы, либо в том, что они интересуются сплетнями.
Вся жизнь графа де Виль-Кастеля была без фабулы. Поэтому его занимали чужие похождения, и он педантично заносил их в свои мемуары, и вдруг случай посылал ему самому необыкновенное приключение. Неужели же равнодушно пройти мимо него? И неужели предоставить ему свободное течение — так, как он сам развернется? Не осложнить ли его утонченностью? Не внести ли в него что-нибудь свое, занимательное, забавное, чтобы было о чем вспомнить из собственной жизни?
Он долго размышлял над завтрашним визитом и наконец придумал. Заснул он с хитрой улыбкой. На другой день он явился в назначенное время. Маркиза да Пайва встретила его не столько радушно, сколько деловито. Он молча протянул ей десять бумажек по тысяче франков и выжидающе посмотрел на нее. Таинственно улыбаясь, но опять-таки деловито, она разложила деньги в ряд на мраморном столике и тут же поставила зажженную свечу.
— Я боялась, что вы принесете мелкие купюры, — насмешливо сказала она.
— Я бы охотно это сделал, маркиза, — ответил де Виль-Кастель. — Но, к сожалению, эта прекрасная идея не пришла мне в голову.
— Вы не предусмотрительный любовник, — продолжала маркиза.
— Об этом рано судить, сударыня.
Маркиза удивленно и скептически посмотрела на него. Но он не спешил пояснить свои слова, и маркиза только впоследствии поняла, что он оказался гораздо предусмотрительнее, чем она думала.
Это был момент, когда, обойдя все условности, чтобы не терять драгоценных мгновений — он получил на это право! — граф де Виль-Кастель в то же время проявлял непонятную сдержанность и отнюдь не торопился довести свое желание до конца, наслаждаясь игрой в замедление.
— Вы забыли о моих условиях! — напомнила маркиза.
Вместо ответа он указал глазами на мраморный столик: тысячефранковые билеты лениво дымились, но не сгорали.
— Это вы сделали? Как же вы этого достигли? — полюбопытствовала маркиза.
— Я смочил их огнеупорной жидкостью.
Она громко расхохоталась и удовлетворенно подумала, что своей веселой изобретательностью ее скучный гость окупил свой невыгодный для нее визит…
…Де Виль-Кастель уже стоял перед зеркалом и приводил в порядок прическу, а маркиза, не покидая своей широчайшей постели, точно в истерике, все еще смеялась. Она заранее предвкушала, как эта история распространится по всему Парижу; о ней будут говорить во всех салонах и кафе. Это было ей страшно приятно.
— Вы меня оригинально развлекли, — сквозь смех обронила маркиза. — Признаться, я этого не ожидала. Очень, очень остроумно. И я не жалею, что потребовала у вас такую ничтожную плату.
— Я тоже не жалею этих денег, — галантно ответил граф де Виль-Кастель. — Потому что эти бумажки обошлись мне всего в пятьдесят франков.
— Что это значит? — нахмурившись, спросила да Пайва, приподнимаясь с подушек.
— Они фальшивые, — спокойно объяснил граф.
Маркиза сорвалась с постели и, не застегивая пеньюара, взлохмаченная, измятая, босая, подбежала к столику, где все еще тлели тысячефранковые бумажки. Она схватила одну из них, поднесла к глазам и с яростным лицом фурии выругалась, как уличная торговка. Вычурная ругань ее пронеслась по комнатам, как раскаты грома в горах.
VIIIМедленно возвращаясь домой, граф де Виль-Кастель думал о своих мемуарах. Не о том, внести ли этот забавный эпизод в свои записи — об этом не могло быть двух мнений, эпизод был необычен, и не использовать его было бы непростительно.
Прежде чем вернуться домой, он должен был решить, увековечить ли свою изобретательность, описать ли, как он, граф де Виль-Кастель, проучил жадную кокотку — или приписать это другому.
Очень велик был соблазн превознести для истории самого себя,
