Когда мы зашли в отделение, Джейн Аддамс сообщила, что ездила из одной европейской столицы в другую, пытаясь убедить правительства этих стран опомниться. И остановить войну.
– И как успехи? – спросила я.
– Не слишком, – сокрушенно вздохнула она.
Тут, конечно, словно из ниоткуда возник Пол О’Тул. Он не собирался такое пропускать, он очаровал наших дам. Энни он рассказывал о своих родственных связях с Салливанами. Полу откуда-то было известно, что Хелен Келлер – большая любительница собак, и он разразился цветистой речью, восхваляя этих лучших друзей человека.
Хелен хотела встретиться с ослепшими солдатами немедленно.
– Загадочны и неисповедимы пути Господни, – сказала она мне. – Имя Джорджа Кесслера ни о чем вам не говорит?
– Нет, – пожала плечами я.
– Правда? Он ведь Король шампанского.
– Французского?
– Американского, – ответила она. – Он был одним из пассажиров «Лузитании».
Я была уже настолько пропитана мистицизмом от Мод, что буквально ждала от Хелен рассказа о том, как Джордж явился ей откупоривающим бутылки на небесах.
Но нет – Кесслер был спасен. Болтаясь на волнах в Атлантическом океане, он пообещал, что если выживет, то потратит свои деньги на добрые дела. После своего чудесного спасения он связался с Хелен, и они с ним во Франции, Англии и Бельгии только что основали постоянно действующий Фонд помощи ослепшим на войне.
– Я проведу вас в отделение, – предложил Пол О’Тул.
Эмили и Кэролин пошли вместе, а Пол продолжал гипнотизировать Энни Салливан и Хелен Келлер. Я осталась с Джейн.
– Итак, мисс Аддамс, – начала я, – вы были против вступления Америки в войну, верно?
– Абсолютно, – сказала она.
– Но что, если бы, вступив, мы тем самым положили бы конец кровопролитию? – предположила я.
– В войну ввязаться легко, – ответила она, – трудно из нее выйти. Я так и сказала Вудро.
Дело близилось к вечеру, и после очередного фокуса Пола, снова волшебным образом организовавшего чаепитие, Хелен Келлер привела аргумент насчет войны, который окончательно убедил меня.
– Конгресс не стал бы начинать войну для защиты граждан Соединенных Штатов. Нет, они планируют этим защитить основных американских инвесторов и спекулянтов, а также дать заработать производителям боеприпасов и орудий войны, – заявила она. – Это основные положения моей речи, с которой я в январе выступлю в Карнеги-Холле. Все современные войны основаны на эксплуатации. Нынешняя война началась, чтобы решить, кто будет эксплуатировать Балканы, Турцию, Египет, Индию, Китай и Африку. А сейчас Америка точит свою саблю, чтобы попугать победителей и этим подтолкнуть их к тому, чтобы они поделились своими военными трофеями. Иначе они не получат ничего.
Ну, не знаю. Быть может, из-за того что Хелен слепая и глухая, а ее способность разговаривать – это вообще отдельное чудо, ее слова сразили меня.
Она права. Флаги, патриотизм, песни и барабаны – все это надувательство, шелуха, как выразился бы Пол. Способ заставить солдат умирать ради обогащения других людей.
Так я приняла решение. Нора Келли отныне пацифистка. Теперь только мир. И я придерживалась этой новой приверженности всю ту ужасную зиму.
Глава 19
Январь, 1916
Наверно, мне следовало насторожиться, когда Пол О’Тул начал задавать мне всякие вопросы про Хелен Келлер и Джейн Аддамс, но я полагала, что он интересуется ими просто потому, что они знаменитости. В конце концов, они не делали тайны из своих взглядов.
А ведь Пол распрашивал меня о них еще много дней после того, как «мирные женщины», как он их называл, заезжали к нам в госпиталь. Тем не менее до меня не дошло даже после того, как он вдруг заявил:
– Знаете, а они ведь социалистки.
Сказано это было соответствующим тоном.
– Ну и что? – удивилась я. – У нас многие пациенты тоже социалисты. В конце концов, они ведь рабочие парни.
Начиная с Рождества представители профсоюзов из числа наших больных практически каждый день после обеда проводили в комнате отдыха собрания. Французские солдаты вместе с британскими, а к ним еще примешивались шотландцы, ирландцы и англичане. Все это было как-то необычно.
В первый день нового года я зашла к ним, чтобы пожелать всем здоровья и мира. Рассказала им о прошедшем в Нью-Йорке женском марше мира. И повторила утверждение Хелен Келлер насчет того, что война ведется ради капиталистов.
– Она права, – сказал один шотландский солдат.
– Но какой у нас выход? – сомневался другой. – Мы должны победить сейчас. Слишком много народу полегло, и нельзя допустить, чтобы все это было понапрасну.
Но тут в разговор вступил третий:
– Может быть, нам всем стоило бы начать бастовать. И сделать рождественское перемирие постоянным.
Пол начал рассуждать насчет Большого Джима Ларкина и Джеймса Коннолли. И рассказывал всем, что был одним из тех, кто попал под локаут в Дублине в 1913-м.
– Но я думала, что вы сами из Килдэра, – сказала я ему.
– Я тогда работал в Дублине, – ответил он. – Водителем трамвая.
Нужно сказать, я не забывала, что Пол – информатор, но в этих собраниях не было ничего такого, что следовало бы скрывать. Их посещали даже офицеры из другого крыла госпиталя, и это был единственный случай, когда они смешивались с простыми солдатами. Мне казалось странным это настойчивое требование относительно полного отделения офицеров от призывников, но Маргарет Кирк говорила:
– Находясь в Риме, делай как римляне.
Или, в нашем случае, следуй тому, что диктуют французская и британская армии. Даже лагеря военнопленных были поделены по этому принципу, как сообщил нам итальянский монсеньор.
В своей квартирке на площади Вогезов я устроила совсем скромное Женское Рождество. Мод не нравилась дата – 6 января 1916 года.
– Шестерка – несчастливое число, – утверждала она, но все равно пришла выпить по стаканчику вина вместе с Маргарет Кирк, мадам Симон и со мной.
В этом году у нашего огня не раскрывалось никаких тайн – одни лишь печальные новости. У мадам Симон погибли двое из ее племянников. Мод сказала, что французская армия несет более серьезные потери, чем британская. У Мильвуа погиб сын. Мод убеждала нас, что англичане попытаются ввести в Ирландии воинскую повинность.
– Британские корабли уже отказываются перевозить ирландцев-мужчин призывного возраста в Америку, – рассказала она, – и арестовывают всякого, кто пишет что-то в защиту мира.
Перед своим уходом Мод дала мне книгу.
– Ее прислал мне Уилли Йейтс, – пояснила она. – Мне не понравилось. Ее написал один молодой парень, которому Уилли старается помогать, – Джеймс Джойс. Джойс был в Париже несколько лет назад и прислал мне записку, что хочет зайти. Я ответила ему, что нездорова. С тех пор я ничего о нем не слышала. Обиделся, наверное. – Мод пожала плечами. – Может, оно и к лучшему, что у этого Джеймса Джойса очень негативное воображение. Он видит в Дублине исключительно уродливые его стороны. Но при этом был другом Скеффингтона и Кеттла, посещал музыкальные вечера в доме Шихи и знаком со всеми сестрами. Это все такие
