– Да, очень долго, – заметила я.
– Я поклялся, что не женюсь на Бесс, пока не смогу обеспечить ее так, как она того заслуживает, – заявил он.
– Ее семье принадлежит «Куин оф Пэнтри Флауэ», – прокомментировал Джим.
– Никогда о такой не слыхала, – ответила я.
– Очень известная компания в Индепенденс и Канзас-Сити, хотя ее папаша… – Он остановился. – Простите, капитан.
Джим встал.
– Валяйте, капитан, напишите ей письмо сегодня ночью. Вам будет что ей рассказать. Батарея, подъем! К маршу – стройся!
И все дружно пришли в движение.
– Чего это он командует? Вы ведь уже не на фронте, – сказала я капитану Трумэну.
– Только не с этой шайкой. Эти никогда не ленятся шевелить задницей. Молодость! – вздохнул он.
– А сколько же лет вам?
– Тридцать четыре.
– Соответственно, вашей возлюбленной?..
– Тридцать три.
– Не затягивайте, капитан. Она будет очень рада, что вы вернулись домой. И не станет забивать себе голову мыслями про ковры и занавески. Женитесь на ней. Заведите детей. Для женщины время идет намного быстрее, чем кажется вам.
Я вдруг осеклась. Что это я так разошлась? Да еще в разговоре с совершенно незнакомым человеком. Который старше всех в этой команде, хоть и младше меня.
– Насколько я понимаю из слов Джима, есть сложности с ее отцом, но… – продолжила я.
– Вы неправильно понимаете, – перебил меня Трумэн. – Отец Бесс умер, покончил с собой. Семейная трагедия, которая наложила свой отпечаток на Бесс.
– Тогда – тем более, – сказала я ему. – Она будет особенно рада, что вы остались живы.
Мы последовали за мужчинами вниз по лестнице. На улице было довольно холодно. Колокола на церкви святой Клотильды били к обедне. Полдень. Сейчас откроется «Максим».
Мы догнали Маргарет и Джима.
– С ума сойти: я иду по парижским улицам с девушкой с Саммит-авеню, – сказал он. – Моя мама всегда говорила, что у тебя было самое красивое венчание. Совсем молоденькая девушка, идущая по центральному проходу собора под руку с тем парнем, у которого такая смешная фамилия.
– Кирк кажется вам смешной фамилией, Джим? – удивилась я.
– Ох, нет… Это было еще до Кирка… – осекся он. – Черт дернул меня за язык. Не мог помолчать. В общем, это древняя история.
– Только, очевидно, не для Канзас-Сити, – покачала головой Маргарет.
– Куда теперь? – обернувшись, закричали нам солдаты, когда дошли до перекрестка.
– Налево! – откликнулась я. – La gauche.
Метрдотель Марсель был рад нашему появлению и с удовольствием повел нас к лучшему столику под аплодисменты парижан, которые выкрикивали:
– Merci, les Américains![183]
Был замечательный обед, много вина, а потом капитан Трумэн сел за пианино. Да, он играл Шопена, но затем ребята собрались вокруг него и хором запели «Там, далеко», на ходу вставляя новые слова:
– И мы едем домой,Потому что все кончилосьИ осталось там, далеко-далеко!Далее следовала «Передай мой привет Бродвею». Снова Джордж М. Кохан – я помнила его выступления в театре Маквикерса, куда мы ходили с мамой и всей нашей семьей.
Побыв с этими ребятами, я затосковала по Чикаго. Который я больше никогда не увижу.
* * *– Давайте сходим в кафе на бульваре Сен-Мишель напротив Нотр-Дама, – предложила Маргарет.
– Хорошо, – согласилась я.
Прошла неделя после нашей встречи с солдатами из Канзас-Сити, и Париж готовился отпраздновать первое Рождество мирного времени. «Интересно, – думала я, – появится ли на ярмарке на Елисейских полях та эльзасская женщина со своим лотком?»
Официант принес нам бутылку шампанского в серебряном ведерке. Классика жанра. Он поставил перед каждой из нас по фужеру и налил в них искрящееся вино.
– Мы этого не заказывали, – сказала я ему.
– Это я заказала, – объяснила Маргарет. – В этом году хозяйкой Женского Рождества буду я, Нора. Правда, немного рановато, и только для вас и меня.
– Однако Мод мысленно с нами. По крайней мере, сейчас ее уже выпустили из той ужасной тюрьмы Холловэй, – вздохнула я.
В конце концов британцы все же нашли повод арестовать Мод.
– Она вернется в Париж? – спросила у меня Маргарет.
– Но не для того, чтобы жить тут постоянно, – ответила я. – Ирландию она не покинет.
Об этом Мод сообщила в короткой записке, адресованной отцу Кевину. Йейтс, Куинн, все ее друзья написали большую петицию британскому правительству с просьбой освободить ее по состоянию здоровья.
«Для них неприемлемо, чтобы я умерла в тюрьме, – писала она в записке. – Мне пришлось раздавать разные обещания, но…»
– Сейчас она в Лондоне. Она была вынуждена согласиться не возвращаться в Ирландию. Но я уверена, что Мод вновь ускользнет туда, как только поправится, – продолжила я.
– Да, ее ничто не остановит, – согласилась Маргарет.
– Скала, – сказала я, – хотя и хрупкая.
Я уже сомневалась: может быть, слишком долгая вереница жертв действительно превращает сердца в камень.
– Очень поэтично, – заметила Маргарет.
– Йейтс, – развела руками я.
– Как жаль, что я не в состоянии найти высоких слов, чтобы высказать все то, что хочу сказать, – вздохнула Маргарет.
– О да, – кивнула я.
– Я еду домой, Нора, – заявила вдруг она. – Побыв с этими ребятами, я внезапно осознала, что я простая ирландская девушка из Канзас-Сити. И хочу жить в родных местах – местах, к которым я привязана. Мы с мамой должны вместе оплакать нашего Джонни. А что скажут или подумают соседи, больше не имеет для меня значения.
– Ну, – осторожно начала я, – мне кажется, что каждый человек привязан не к одному какому-то месту…
Я умолкла. Она уже приняла свое решение.
– Я буду скучать, мне будет вас не хватать, – просто закончила я.
– У меня никогда не было такой хорошей подруги, – призналась она. – А на то первое Рождество у Мод вы сделали мне большой подарок, направив меня к отцу Кевину и на путь прощения.
Время близилось к вечеру, и в кафе собралась небольшая группка музыкантов, чтобы, как всегда, играть здесь благопристойную французскую танцевальную музыку. И действительно: несколько пар встали из-за своих столиков и начали степенно вальсировать.
– Спасибо вам за теплые слова, – сказала я Маргарет, – и за все то, что нам вместе пришлось пережить в госпитале.
Она подняла свой фужер, я – свой, и мы осторожно чокнулись.
В открывшуюся дверь ворвался поток морозного воздуха, и на пороге появились четверо американских солдат, все негры. Они смеялись и оживленно болтали друг с другом. Метрдотель устремился им навстречу.
– Добро пожаловать, месье, – приветствовал их он.
– Мне бы очень хотелось, чтобы кое-кто из оставшихся в Канзас-Сити конфедератов смог понять, насколько французы благодарны нашим чернокожим бойцам, – сказала Маргарет.
Вся компания уселась рядом с нами.
– Привет, – обратилась к ним я. – Откуда вы, ребята?
– Чикаго, – ответил высокий парень с сержантскими нашивками.
– Ух ты! – вырвалось у меня. – Я тоже. А откуда именно?
– С юга, из Саутсайда, – ответил он.
– И я. Из Бриджпорта, – удивилась я.
Он улыбнулся.
– Тогда мы с вами соседи. Я с Двадцать второй улицы, Уобаш, приход святого Джеймса. – Он повернулся к своим товарищам. – Так у нас в Чикаго называется наш район.
– Вы
