Последовали новые вопросы.
– Она хотела бы знать, откуда вы, – сказала Маура, – из какого места?
– Ну, округ Кук, – ответила я, – Чикаго.
Маура засмеялась и что-то сказала женщине, которая тоже улыбнулась.
– Нет, она имела в виду, из какого графства в Ирландии ваши предки, – объяснила Маура.
– Как раз отсюда, – сказала я. – Из графства Голуэй. С берегов залива Голуэй.
Маура перевела, и это потянуло за собой новые вопросы.
– А фамилии вашей семьи?
– Кили и Келли, – ответила я.
Маура передала женщине, и она разразилась непонятной тирадой.
– Какие именно Келли и Кили? Их тут много.
– Деда моего звали Майкл Келли, – начала я.
– Как и моего, – фыркнула Маура. – В Голуэе половину мужчин зовут Майкл Келли. Это мало чем может помочь. А его отца как звали?
– Не знаю, – пожала плечами я.
Пожилая женщина подалась вперед, словно пытаясь разобрать незнакомые слова.
– Мою бабушку в девичестве звали Онора Келли, – продолжила свои попытки я.
– А кто был ее отец? – уточнила Маура.
– Не знаю.
Старушка презрительно фыркнула и что-то сказала Мауре.
– Она не может понять, как это вы не знаете таких вещей, – пояснила Маура.
Они снова заговорили.
– А не были ли у них лендлордами Линчи? – попыталась разобраться Маура.
– Я не уверена, но точно помню разговоры про мисс Линч. Звали ее Генриетта Линч, и она была крестной моей бабушки Майры. Мою сестру назвали в честь нее.
Когда Маура перевела это, женщина немного отстранилась и, затаив дыхание, что-то тихо спросила. Маура засмеялась.
– Она интересуется, не протестантка ли вы.
– Нет, нет, что вы. Погодите, я вспомнила. Моя прабабушка работала у Линчей, и мисс Линч любила ее. Поэтому она учила ее дочерей в Большом доме.
Маура перевела, и женщина понимающе кивнула, после чего хлынул еще один поток ирландской речи.
Маура во время этого монолога продолжала кивать, а потом сказала:
– Ей кажется, что она поняла, кто вы. Вашей прабабушкой была Мэри Уолш, которая вышла за Джона Кили из Карны в графстве Коннемара. Нора, на озере Лох-Инах мы были в двух шагах от Карны.
Теперь речь незнакомки приобрела напевный ритм, напоминающий балладу. Маура воспроизводила слова, стараясь повторить и мелодию повествования.
– Он был рыбаком и жил неподалеку отсюда в таунленде Фрипорт, что в Барне.
Женщина показала куда-то вдаль. Потом взяла меня за руку и повела по берегу. Я все время спотыкалась на круглых камнях, которыми было усыпано побережье, но она поддерживала меня, странным образом цепляясь за поверхность камней пальцами ног, чтобы не скользить. Маура шла сзади.
– Куда мы направляемся? – встревожилась я. – Скажите ей, что нам нужно вернуться в Голуэй-Сити, чтобы попасть на поезд.
Маура перевела ей мои слова, но та оборвала ее.
– Она говорит, что будут и другие поезда, – пожала плечами Маура.
Еще пятнадцать минут мучительной ходьбы по камням, и мы остановились. Женщина показала на полоску травы между берегом и дорогой.
– Здесь, – сказала она по-английски. – Фрипорт.
И дальше вновь затарахтела на ирландском.
– Здесь была рыбацкая деревушка, где родилась ваша бабушка ирландка, – перевела мне Маура.
– Но здесь ведь ничего нет, – удивилась я.
– Смотрите, – сказала мне женщина.
Только теперь я заметила лежащие один поверх другого заросшие травой камни. Все эти развалины располагались на пустыре с определенными интервалами друг от друга.
– Старые стены? – догадалась я.
Женщина поняла меня и кивнула, потом что-то объяснила Мауре.
– Эти камни – все, что осталось от стоявших тут хижин, – сказала мне Маура.
Последовал долгий отрезок на ирландском. Маура выслушала и начала пересказывать мне:
– На этой земле стояло много рядов домиков, все близко друг от друга. Тридцать семей. Мужчины рыбачили вместе с людьми из Кладдаха. Ее бабка рассказывала ей, как их лодки, púcáns, выходили в залив, поднимая свои красные паруса, и, объединившись с флотилией из Голуэя, отправлялись в открытое море. А возвращаясь, привозили своим женщинам улов. Они и сейчас так делают. У ее сына есть лодка. А сама она продает рыбу под Испанской аркой. Сейчас возвращается оттуда домой.
– Я была там, – сообщила я. – И смутно вспоминаю, как моя бабушка рассказывала об этом. Но что же случилось с деревней?
Женщина взяла меня за обе руки и очень медленно рассказала по-ирландски, а Маура перевела:
– Всех прогнали с этой земли, а их дома сожгли. Все это произошло в одну ночь, во времена Великого голода.
Женщина коснулась моей щеки.
– Она говорит, что сочувствует вашим бедам, – сказала мне Маура.
– Это сделали Линчи? – уточнила я.
Но женщина покачала головой и что-то сказала Мауре.
– Не Линчи, а Мерзавцы Пайки, – продолжила Маура. – Она сказала, что Линчи продали землю Пайкам, которые хотели построить здесь морской курорт. Вы только представьте себе, Нора: планировать строить морской курорт в то время, когда на дорогах валяются трупы жертв Великого голода.
– Ужас, – вставила женщина по-английски, а затем вновь перешла на ирландский.
Маура выслушала ее и продолжила рассказ:
– Мерзавцы Пайки были не в состоянии построить курорт. Никто не хотел на них работать. – В этом месте Маура перешла почти на шепот. – И с того самого печального дня на этой земле никто не может ничего построить.
Женщина широким жестом показала вокруг себя.
– Она говорит, что ее охраняют духи людей, которые здесь жили когда-то… – Маура вдруг умолкла. – Не знаю, как это сказать по-английски.
– Мемориал? – попыталась угадать я.
– Да, но не только, это понятие шире. Это воскрешение в памяти тех людей, дань уважения тем, кого отсюда прогнали. Этот пустырь и развалины хижин остаются священным местом, чтобы души ушедших могли вернуться сюда.
Незнакомка бросила мои руки, наклонилась и начала шарить в траве. Потом подняла два камня.
– Это камни от очага, – объяснила Маура. – Она хочет, чтобы вы взяли их и построили собственный дом на родине ваших предков.
Я представила себе, как мы живем тут с Питером Кили. Стоим рядышком и смотрим на залив Голуэй. Я взяла камни.
– Скажите, что вы вернетесь сюда с мужем и семьей, – сказала мне Маура.
Я так и сделала.
Взошла луна. Бабушка что-то рассказывала о том, как луна, сиявшая над заливом Голуэй, помогла всей их семье бежать. Бабушка редко вспоминала прошлое, но бывали такие вечера, когда они с мамой и бабушкой Майрой усаживались втроем у огня. Бабушка Онора набивала свою трубку из белой глины табаком и прикуривала. Затянувшись, она выпускала кольца дыма, а мы, дети, гонялись за ними по комнате. Но став постарше, я начала находить рассказы об Ирландии, которую никогда не видела, скучными. В Чикаго я была ирландкой ровно настолько, насколько мне тогда хотелось. Я была с головой погружена в свое «здесь и сейчас»: школа Святого Ксавье, «Монтгомери Уорд», Том Макшейн. И никакого интереса к призракам моих предков.
Но они все время ждали меня здесь. Терпеливо ждали. Были уверены, что я каким-то образом отыщу дорогу обратно. Я взвешивала два каменных обломка на ладони. Они тысячи и тысячи раз закопчены огнем, разводившимся
