– Это вздор, – нервничал де Валера.
– Спокойнее, – услышала я голос Шона.
Американец продолжал:
– После того как ваш отец, Патрик Колл, умер, она в возрасте шестнадцати лет пошла на услужение в дом Томаса Аткинсона.
Мэй на кухне в волнении сжала мою руку.
– Это он, тот лендлорд, – прошептала она мне.
– Она оставила это место работы и отправилась за океан на пароходе «Невада», который прибыл в Нью-Йорк 2 октября 1879 года. Вы же, как известно, родились в октябре 1882-го, то есть через три года после этого.
Он выдержал многозначительную паузу.
– Выходит, он не сын того лендлорда, – прошептала Мэй.
Я подозревала, что де Валера сейчас думает об этом же. А рассказывал ему все это, по-видимому, детектив.
– Я обнаружил запись о том, что она проживала по адресу Блоссом-стрит, 98, Бруклин, – сказал тот мужчина.
– Бруклин, – задумчиво повторил де Валера. – Она никогда про Бруклин не упоминала.
– Она жила у одной очень известной американской семьи, – продолжил детектив. – В качестве прислуги, разумеется.
– Известной? – переспросил де Валера. – И кто же они? Судьи? Адвокаты? Бизнесмены?
– Нет, – ответил американец. – Их звали Марта и Фрэнк Жиро, но Фрэнк больше известен по своему профессиональному псевдониму – Фрэнк Жирар.
– Псевдониму? – удивился де Валера.
– Да, – ответил детектив. – Он знаменит по своим водевилям.
– Водевилям? – снова переспросил президент.
– Он актер, – объяснил детектив. – Выступал в музыкальных шоу. А потом сделал свой цирковой номер – силач. У меня есть его фотография.
– Ух ты, я же его видела! – прошептала я Мэй. – Конечно. Фрэнк Жирар. Он выступал в театре Маквикера с Тони Пастором. Пойдемте-ка.
Мы подошли к столу и начали убирать посуду.
– Надеюсь, вам понравилось, – сказала я. – У нас приготовлен для вас еще яблочный пирог.
Де Валера рассматривал фотографию у себя в руках.
– О! – воскликнула я. – Это же Фрэнк Жирар и Чарльз Верли. Я видела их на сцене.
Первым пришел в себя герцог:
– Мадемуазель, вы нам мешаете.
– Ох, простите, – извинилась я. – Но я правда видела этот водевиль.
Я наклонилась и показала пальцем на фигуры на снимке:
– Видите, мистер де Валера, этого высокого мужчину, одетого римским центурионом? Это Фрэнк. Он играл силача. А вот тот, что балансирует у него на плечах вверх ногами, с посиневшим лицом и в каких-то отрепьях, – это Чарльз Верли.
Де Валера вопросительно посмотрел на Шона:
– О чем толкует эта женщина?
– Сэр, я вот о чем подумала, – не унималась я. – Если ваша мать жила у Жираров, она должна была встречаться с кучей интересных людей. Нора Бей, и Дейзи Ринг, и…
– Ваш отец, – подхватил мою мысль детектив, – вероятно, был другом семьи Жираров.
– Моя мать всегда говорила мне, что он был музыкантом, – рассеянно заметил де Валера.
– Но, возможно, ваш отец также выступал в водевилях, – закончила я.
– Я не уверен, что потомку Marqués de Auñôn было бы пристойно лицедействовать, – фыркнул герцог Тетуанский.
– Мы принесем десерт, – заявила Мэй и силой вытащила меня на кухню.
– Почему вы увели меня оттуда? – возмутилась я.
– Ради бога, Нора, что вы так ухватились за этого здоровилу Жирара? Со стороны это звучит так, будто вы предполагаете, что отцом де Валера был именно он.
– Я не это имела в виду, – оправдывалась я.
– Де Валера, пока не вырос, был просто Эдди Коллом. Так пусть он будет родственником герцога. Может быть, это сделает его менее вспыльчивым, – сказала Мэй.
Когда мы подавали яблочный пирог, детектив рассказывал:
– Таким образом, мне не удалось обнаружить записей о бракосочетании де Валера-Колл в церкви Святого Патрика в Нью-Джерси.
При нашем появлении он умолк.
Мы с Мэй закрыли за собой дверь на кухню. Но по-прежнему слышали каждое слово.
– Далее, ваша мать говорила вам, что ваш отец вскоре после вашего рождения уехал в Колорадо, чтобы поправить здоровье, и умер там. – Мужчина нервно прокашлялся. – К сожалению, я не смог найти свидетельства о смерти Хуана де Валеры в штате Колорадо в период с 1880 по 1890 год.
– Нью-Мехико, – предположил де Валера. – Возможно, это было в Нью-Мехико.
– Я проверял, – ответил детектив. – Ничего.
– Он должен был умереть до 1888 года, – рассуждал де Валера, – потому что… – Он умолк.
– Потому что ваша мать повторно вышла замуж за Чарльза Уилрайта 7 мая 1888 года в церкви Святого Франциска Ксавье в Нью-Йорке, штат Нью-Йорк, – подытожил детектив.
Уж лучше пусть отец де Валера будет мертв, чем его мать окажется двоемужницей. В том случае, конечно, если она вообще не выдумала себе испанского мужа.
– Я бы посоветовал вам принять версию вашей матери, – сказал детектив.
– Версию? Никакая это не версия. Это факты. Что ж, благодарю вас, ваша светлость, теперь мне известно о происхождении семьи моего отца.
– Все верно, сеньор де Валера, – услышала я голос герцога. – А что до документов, то могу вас заверить, что воспоминания вашей матери намного превосходят записи какого-то мелкого чиновника.
– Он прав, Дев, – вступил в разговор Шон. – Взгляните хотя бы на меня. Самым лучшим, что сделал для меня мой отец, было то, что он погиб во время восстания 1916 года, – и случилось это до того, как они с матерью полностью извели друг друга.
«Из мертвых отцов делать героев намного проще», – подумала я.
– Ладно, – заявила я Мэй. – Отнесем им чай.
Ставя чашку перед де Валера, я задала ему свой заветный вопрос в лоб:
– Питер Кили, мистер де Валера. Он был профессором тут, в Ирландском колледже, и потом сражался вместе с Лиамом Мэллоузом в Голуэе. Я хочу спросить, не знаете ли вы, где он сейчас?
– То, что я знаю или не знаю, должно оставаться моим личным делом, – резко ответил мне де Валера.
– О, перестаньте, Дев, – вмешался Шон. – Нора – близкий друг профессора. И если вы утешите ее, вреда не будет.
– Вы удивляете меня, Макбрайд. Где ваша дисциплина? Ваш отец, несмотря на все его недостатки, безусловно, признавал необходимость дисциплины в армии.
– Но можем ли мы по крайней мере сказать Норе, что Питер Кили – очень ценный для нас человек, преданный Республике? – спросил Шон.
Де Валера кивнул. Думаю, Питер выступал против договора вместе с ним. Я вспомнила Майкла Коллинза у Мод. Это был человек, способный вдохновлять окружающих. Как мог Питер поддержать этого жесткого типа с каменным лицом, с его бесконечной вереницей вопросов и такой ненадежностью?
Первым ушел детектив.
Не де Валера, а герцог поблагодарил нас с Мэй за гостеприимство. Он был просто очарователен, а в его английском одновременно чувствовались и испанский акцент, и ирландская напевность интонаций.
– Знаете, – доверительно сказал он мне, – мои предки отправились в Испанию отчасти и из-за древнего ирландского поверья, что освобождение Ирландии придет со стороны Испании. И это одна из причин того, почему я поддерживаю мистера де Валера, несмотря на то что он республиканец.
И он тихим голосом запел:
– О, мой черный цветокИз зеленых долин!Был, роза, твой плач одинок,Но за морем, вдали…[200]Он сделал паузу, и затем голос его стал громче:
– Испанский эль льется там,Благородный поток, –Цвет вернет он твоим устам,Мой черный цветок!К нему присоединился
