Но не будем рвать душу. Как туман, рассеялось величие нашей Родины, и рассыпалась она на отдельные княжества.
Но до ее развала было еще несколько лет, и я возвращаюсь к описанию жизни в рейсе, в котором я подружился с Костей-одесситом.
В общем, с соседом мне повезло. Парнем он оказался компанейским и веселым, с чувством юмора, что немаловажно в длительных рейсах. В свободное от работ время и в штормовую погоду, мы играли в шахматы и нарды, «травили» друг другу байки — я морские, Костя — одесские. Забавно было слушать его занимательные истории с неповторимым одесским юмором и таким же сленгом. Нет, это не украинский и не русский. В нем оставили свой след все народности, жившие в Одессе — это и русские, основавшие этот город, украинцы, молдаване, цыгане, румыны и т. д. Всех не перечесть. И слушал я его с большим удовольствием.
— Костя, — спрашиваю я его, — почему не уехал в Израиль? Ведь многие наши евреи рванули на историческую родину.
— Это не моя Родина, — отвечает Костя. — Так считают и родители, которые остались в Одессе. Родина там, где ты родился и где лежат кости твоих предков, а не там, где хорошо жить. И если я думаю и говорю по-русски, значит, я им и останусь. А ринулись в Израиль те, кто смог накопить много денег и хотели бы потратить их в капиталистическом рае или те, кто не смог реализовать себя дома по разным причинам и надеются там, на воплощение своей мечты.
— То так, — согласился я, — но, как говорят, там действительно жить лучше и возможностей больше…
— Что значит — лучше или хуже? Не хочется повторять тебе банальной истины, что человек — кузнец своего благосостояния, где бы он не жил. Ты сам должен добиваться, чтобы тебе славно и хорошо жилось, а «не лежать на печи». Не надо надеяться на власть, какая бы она не была, а самому укреплять свое благоденствие. Я люблю торговать, ты делаешь успехи в науке и скоро защитишь диссертацию, другие в чем- то другом. Надо только поставить перед собой цель и идти к ней. Несмотря на все запреты и ограничения, которые мешают мне заниматься тем, чем мне нравится, родину я не покину.
Вот так. Все просто и ясно.
Добиваться уступки в цене, в отличие от нас, он умел. Торговцы в магазинах и на рынке ему почему-то всегда сбрасывали цену, чуть ли не в половину. Торговался он долго, и продавцы под его обезоруживающей мягкой улыбкой буквально млели и постепенно снижали цену. Американцы и англичане ее тоже снижали, но агрессивно, чуть ли не с кулаками (а иной раз и с ними). В них генетически заложена какая — то ненависть и презрение к аборигенам их бывших колоний. Местные владельцы лавок побаивались их, и, соответственно, быстро спускали цену. В отношении русских — все с точностью — до наоборот. Они пользовались нашей мягкостью, уступчивостью и зачастую обманывали нас, подсовывая некачественный или гнилой товар. А порою… Я рассказал Косте, как меня обманули в магазине в Адене (Йемен), где покупал материал ткань — кримплен. Я попросил продавца отмерить мне 8 метров. Он отмерил указанный метраж, но затем начал говорить по-русски, как он любит моих соотечественников, что они все его друзья, и поэтому он отрежет мне еще 3 метра бесплатно. Не успел я открыть рот для отказа от такой услуги, как он ловко прошелся метром по ткани, тут же завернул ее в бумагу и отдал мне, предварительно взяв деньги за 8 метров. На судне я развернул покупку. Мне показалось, что материала меньше, чем заказывал. Я измерил. Вместо обещанных 11 метров, оказалось 5 метров, то есть прохиндей — торговец отрезал 3 метра с другого конца. Претензии к нему я предъявлять не стал. Сам виноват.
Услышав мою историю, Костя хохотал до слез.
— У иностранцев, такой номер не прошел бы. Они бы отлупили его, не дожидаясь полиции.
— Каждому свое, — добавил он, — занимайся лучше наукой.
Собаку Кости любили все на судне, откармливая, как могли. И толстела она, как в сказке, «не по дням, а по часам». Скоро все узнали, что онаожидает щенят. Костя довольно поглаживал ее по брюху. Клео ощенилась через два месяца после выхода в рейс. От ее потомства команда была в восторге. Целыми днями свободные от вахт игрались с щенятами, тискали и умилялись, получая своего рода психологическую разгрузку и много радостей в суровых океанских буднях. Капитан уже строил планы, кому из знакомых коллег по морскому промыслу при встречах он подарит этих великолепных щенков.
Валюты в инпортах нам выдавали мало. Едва хватало на сувениры, на небольшое количество тряпок для себя, супруги и родни, эти проклятые джинсы, которые вечно у нас были в дефиците. Да и денег хотелось заработать в рейсе. Чтобы хоть чем- то компенсировать отрыв от семьи и обычных житейских домашних радостей.
После окончания рейса в кассе Югрыбпоиска получали мизерную плату. Вычетов было много. Аванс, артелка, радио, ежемесячная выплата жене, а кому-то и бывшей жене. Кушать-то женам с детьми, как настоящим, так и бывшим, хочется каждый день и не один раз. Вот и старались, как Костя говорил, «крутиться», то есть покупать в инпортах вещи, ковры и продавать дома. Не всем это хорошо удавалось и валюты на все покупки нехватало. Приходилось продавать свои фотоаппараты, часы и многое другое. Продавали все, что можно было продать. Кто — то прятал дефицитные для иностранцев бронзу и олово. Если стоянка затягивалась, то на продажу шло все, даже такие судовые вещи, как фуфайки и ботинки, которые очень понравились рыбакам Маврикия, а также старые отработанные сети и концы. Всякое бывало.
Руководство судна по согласованию с командой экономило на скоропортящихся продуктах, закупаемых в инпортах. Вместо них получали у агентов по продовольствию на Маврикии подарки для экипажа: кофе, чай, жвачка и тому подобное. Сейчас, даже смешно. Но в те времена мы и этому были рады, хотя лишая себя свежих овощей и фруктов, и ради той же экзотичной жвачки мы наносили огромный вред своему здоровью.
В инпортах очень
