Да. Остановились мы явно не по своей воле. Мы в какой-то базар въехали. Так, что карета лежала посреди разноцветных балаганчиков, частично порушенных. Оставалось только надеяться, что смертоубийства мы не учинили. Соратники мои пребывали в состоянии плачевном. Баргул сидел на крыше какого-то шатра и обалдело тряс головой. Ноги Хамыца торчали из-под руин некоего многоцветного строения. Поскольку Баргул был на виду и, вроде как целый, спасать я решил Хамыца. Спрыгнул вниз, подошел, поднатужился и отбросил упомянутые руины в сторону. Наш певун оказался весь в комплекте. Голова, руки, ноги на месте. Но вместо Высокой Сестры в руке держал ногу этого самого террориста, известного под названием Уллахафи. Откуда он здесь взялся, ума не приложу. Но в себя разбойник пришел быстро. Открыл глаза, строго посмотрел на меня и сказал:
– Надо отсюда уходить.
Наконец-то я услышал от него хоть что-то дельное. Шипас попытался встать, но выяснил, что иммобилизован и попытался вернуть свободу путем дерганья ногой. Безуспешно. Я вернул ему строгий взгляд, сказал: «Цыц» и начал диагностировать состояние своего соратника. Пульс на шее присутствовал. Сердце билось глуховато, но ровно.
Надо будет запомнить на будущее, что Хамыца в сознание пощечинами приводить не стоит. Хорошо хоть краем глаза движение заметил и заблокироваться успел. А так бы точно нокаут схлопотал. Зато Хамыц пришел в себя и встал. Добычу из руки при этом он не выпустил и внимания на вопли истошные не обращал. Мне он сдержанно обрадовался, но так, мимоходом, потому что обшаривал окружающую действительность взглядом и на вопрос мой ответил с простодушной обстоятельностью:
– Камень хороший ищу. Надо этому вот, – он встряхнул шипаса, – голову об камень разбить. Я из-за него Высокую Сестру уронил, – пояснил он.
– Не надо меня об камень бить, – заорал шипас. – Я дорогу отсюда знаю.
– А, знаю я твои дороги, – отмахнулся Хамыц и направился к обнаруженному каменному столбу. К стыду своему, признаюсь, я его не отговаривал.
Однако экзекуцию свершить не удалось.
На разоренную нами торговую площадь влетел длинный тарантас, битком набитый шипасами и недобитыми крепкими ребятами в кольчугах. За ними, гулко топая копытами в каменную мостовую, ворвалось два коня. На конях присутствовали всадники. Хотя всадников было всего двое, пассажиры тарантаса громко верещали и явно не от восторга. Верховые, похоже, не разглядели ситуацию и не поняли, что тарантасу уйти бы все равно не удалось. Один из них швырнул заранее раскрученную булаву. Она с гулом взмыла в воздух и в щепки разнесла одно из задних колес тарантаса. Тарантас занесло, и он с грохотом шандарахнул в нашу поверженную карету, украсив собой завал. Когда мы перевели взгляд на верховых, мысль о том, что бежать уже поздно, посетила нас, я думаю, одновременно. Потому что всадники приближались с пугающей быстротой. Тот, что метнул булаву, уже раскручивал солидный шипастый шар на цепи, второй атаковал, скромно наклонив копье. В плен нас брать явно не собирались.
Вы когда-нибудь видели, как летают шипасы? Вероятно, этого не видел никто из присутствующих. Во всяком случае, тот с шаром, похоже, так обалдел от несколько странного применения морских бродяг, что среагировать не успел. Уллахафи просто вынес его из седла. На второго зрелище тоже произвело впечатление, и он ткнул меня копьем на долю мгновения позже, чем следовало. Так что, когда запустивший студента в свободный полет Хамыц отдернул меня в сторону, кавалерист с гулким чмоком всадил копье в доску шарабана и влекомый силой инерции воспарил. Когда он достиг высшей точки своего полета, в силу вступил закон тяготения, и по странному стечению обстоятельств наш преследователь угодил прямо в открытую дверь кареты. Та содрогнулась, и дверь захлопнулась. Воцарилась тишина.
Хамыц подошел, поднял Уллахафи. Удивленно констатировал:
– Живой.
Действительно, повезло.
Из-под обломков тарантаса потихоньку выпуталась группа поддержки студента и с опаской, но настойчиво начала нас окружать.
Сверху разделся голос:
– Эй, стойте. Убью всех, – это наш Баргул проморгался.
В этот момент Уллахафи открыл глаза и повторил свою крылатую фразу:
– Отсюда надо уходить.
Очень трезвое наблюдение. Особенно с учетом того, что сотрудники рынка уже пришли в себя после нашего шумного вторжения и потихонечку стали тоже окружать нас. Активных действий они пока не предпринимали, но достаточно резкие критические замечания высказывали. И хотя колотить они нас еще не начали, но, думаю, недолго до этого осталось. Сокрушить нас у них, скорее всего, и не получилось бы, но вот до подхода городской стражи, а то и представителей полка «Алый утес» связать боем они бы смогли.
Поэтому я встряхнул авантюрного студента и спросил:
– Куда?
Несмотря на свою двойную контуженность в течение весьма непродолжительного времени, живости характера он не утерял. Вскочил и куда-то побежал. Ну, а поскольку иногда, подчеркиваю, иногда он все же оказывался успешным проводником, я последовал за ним.
Уллахафи несся очень целеустремленно, абсолютно не обращая внимания на кольцо работников рыночного бизнеса. Торгаши, только что активно высказывавшиеся в наш адрес, прямого столкновения решили не принимать и разумно расступились.
Уллахафи вбежал под арку, и мы оказались в большом дворе, очень ухоженном, украшенном статуями, бельэтажные балкончики такие симпатичные. Но все эти красоты нас вряд ли интересовали. Студент устремился в какой-то закуток и остановился там перед серьезной решетчатой дверью, украшенной солидным замком. До чего пытливый юноша. Чему только в Университетуме ни учат. Он из поясного кармана такую коллекцию отмычек добыл, что от зависти удавилась бы любая криминалистическая лаборатория. Пока он возился с дверями, признаюсь, недолго, появился аргумент против именно такой модели эвакуации. Из-за двери ощутимо пованивало злом. Не знаю как это объяснить, возможно, Пегий был прав, попрекая меня в излишнем знакомстве с нечистью, и какими-то странными талантами я уже обзавелся. Но злом воняло.
И мои подозрения тут же подтвердил кто-то из шипасов:
– Но, ад-шад, это ведь вход в Каналы, а там...
– Кто соскучился по Белому Лебедю, может не идти, – оборвал его начинающий спелеолог, распахивая дверь.
Справедливости ради должен заметить, что открылась она без всякого скрипа, повернувшись на хорошо смазанных петлях.
Глава 12
Никогда не любил я подземелий. Нечасто, признаюсь, там бывал, но ощущения во мне они оставили совершенно однозначные. Метрополитен, разве что, из ряда этого сплошного негатива выпадает.
Вот эти вот самые столичные катакомбы положительных эмоций тоже не породили. С точки зрения эстетики, разве что, да и из соображений радости за жителей града столичного на тему обеспеченности туннельной системой. Не удосужился я узнать, кто здесь без всяких известных мне инженерно-технических средств все это понастроил. Но то, что человек этот был, скажем так, необычный, это вот совершенно точно. Эстет, можно сказать.
Во-первых, отсутствие запахов. Это вам не какая-нибудь парижская клоака, где по дерьму вполне можно плавать на лодке, и не варшавская канализация, где можно ходить, почти не сгибаясь. И не подумайте ничего дурного. Ни в той, ни в другой не бывал. В кинофильмах смотрел, в книгах читал.
Так вот, ничего похожего. Широкие, высокие, хорошо освещенные туннели. Стены покрыты причудливой каменной резьбой. Нет, вы прониклись? Это речь идет о стенах обслуживающих тоннелей. Трубы и коллекторы, если верить пояснениям Уллахафи (очень, кстати, разносторонне образованный юноша), находятся под ними. А вот еще глубже, по его же сведениям, присутствует старая дренажная система древней Столицы. Вот туда, опять же исходя из его информации, соваться сугубо не стоит. Сожрут-с. И хотя он настаивал, что здесь-то вот все, ну, совсем хорошо; то, в каком темпе он гнал наш небольшой отряд, и
