такую спешку бегством. И вот. Вернулся. Но визитом своим не почтил. Странно. Более чем странно. Кантик любил странности. А уж более всего такие. Кровь будоражащие.
Юный головорез, кстати, совсем не разделил экстатической радости коллег по Братству по поводу возвращения учителя. Было на то несколько причин. И первой из них, хотя признаваться в этом совсем не хотелось, была обида. Неприличное, конечно, облику сурового воина чувство, но чересчур легко, по мнению Кантика, оставил он своих последователей один на один с противником, куда как серьезным. Орденом Стражных Магов. И расхлебывать учиненное Магистром варево пришлось им. Людям, конечно, куда как самодостаточным, и впоследствии это серьезно подняло планку самооценки, но мальчишкам в высоких эмпиреях разбиравшихся слабо. И это в глазах Кантика характеризовало учителя не с самой лучей стороны. Сам бы он так даже при некоторой неординарности мышления не поступил. Конечно, добрую службу сыграло то, что они на самом деле в тонкости контактов учителя посвящены не были. Но и общения с работниками Ордена Стражных Магов душевного спокойствия не добавило. В мирские проблемы они, как правило, предпочитали не вмешиваться. Но вот когда дело касалось вопросов знакомых, действовали настолько решительно и прямолинейно, что приводили в состояние шока видавшую виды городскую стражу. Да и что говорить, спокойствие тонких линий требовало принятия мер жестких и моментальных.
Ну, а потом распробовавшим вкус самостоятельности мальчишкам, Кантику уж точно, совсем не хотелось возвращаться под крыло к кому бы то ни было. Тем более, что нынешним благосостоянием Орден был обязан в немалой степени именно ему. Да, конечно, именно Магистр придумал примучить торговцев квартала, в котором приобрел зал для тренировок. Но вечно занятый своими таинственными делами этому направлению времени уделял неоправданно мало. И когда он скоропостижно пустился в бега, правильная постановка дела явилась условием выживания Ордена. И Кантик поставил дело правильно. И теперь торговцы их квартала, одного из скромных кварталов Университетума, нарадоваться не могли на серьезных ребят в радужных кожаных одеждах. Ведь раньше, если господа студиозусы расходились очень, солоно им приходилось. Пока еще университетская стража сюда доберется. Да и когда доберется, что делать станет? Ведь по древним ордонансам имела она право лишь увещевать и о непорядках докладывать в Ректорат. А здесь, на окраине, погуливали сорвиголовы, которым в кабаки центральных кварталов хода уже не было.
А тут вот за небольшую плату – гарантированное спокойствие. Ведь после нескольких случаев – никакого смертоубийства, нет, даже самые буйные бледнели, когда появлялись эти мальчишки с недлинными мечами.
И сержант городской стражи, как-то зашедший в зал, одобрительно отозвался о самодеятельности господ студиозусов.
И невзрачный парень с ухватками опытного бойца, встреча с которым могла бы показаться случайной, если бы на этой самой встрече не сообщено было, когда и сколько платить, передал благорасположение Серого Пастыря.
Ощущения были куда как приятные. Чувство полезности. Да и возможность поддерживать собратьев, богатством и достатком не обремененных, в их желании учиться, самоуважения добавляло. Так что не находилось особых причин у Кантика радоваться возвращению Магистра. Да еще и такому неоднозначному возвращению.
Глава 18
Не знаю, может, отраву другую применили, но голова казалась ясной, как, впрочем, и ситуация, мысли не разбегались. Хотелось выпить и закусить. И я уже решил воспользоваться любезно предоставленным пропитанием, как вдруг в полутьме звякнуло. Глаза к окружающему полумраку попривыкли, и мне без особого труда удалось рассмотреть и второй подарок моих вероломных соратников. Ба! В углу, закованным в той же манере, что и я, правда, вчера, пребывал коварный племянник покойного капитана и шада Онгака Оглана.
– Привет, – в углу угрожающе зазвенело. – Есть будешь?
Теперь угрожающим было шипение. Наверное, с горя умом повредился. Еще бы, такая неприятность. И сам в плену, и вещички тю-тю. Но человек я незлобливый. Это вот в порыве гнева – страшен. Признаю. Мама говорила, что я гневлив. Может быть. Но вот так, потом, когда отойду, еще и сам кучу оправданий виновнику найду. Другое дело, не всегда получается. С виновниками царственного гнева нашего всякое случается. А потом – лениво.
Так что налил я себе бокальчик. И остановился. А если от греха подальше надумали меня пленители вплоть до стационарного узилища дурманом накачивать? Так ведь и все варианты побега упустишь, буде те вдруг подвернутся. Так что я как можно дружелюбнее улыбнулся в темноту и спросил.
– Вина тоже не хочешь?
Не видел я еще студентов, которые бы от вина отказывались. Этот тоже исключением не оказался.
Алкоголь молодой человек употреблял без спешки и фанатизма. Так просто. Стресс снимал. Но время требовалось выждать. А ну, как отрава повлияет? Я потому яблочко откусил. Покатал по рту кисловатую мякоть. Жажду снял. Не преминул поинтересоваться:
– Ну, и как судьба-злодейка?
На что получил мотивированный ответ:
– Ну, а тебе, достойный яр?
Да, действительно, злодейка судьба. Это ведь какое везение иметь надо. Из плена вывернулся, вооружился, в такой веселой мясорубке уцелел, а вот от вероломства не уберегся. И все усилия коту под хвост. В принципе, никаких особых изменений. Маршрут круиза, конечно, изменился, что, несомненно, радовало. Но вот перспектива встречи с правоохранительными органами Империи по целому ряду причин совершенно не внушала оптимизма. Тем более, имелись веские основания предположить, что передадут меня для углубленного исследования арфанам. И если в первом случае оставалась надежда обойтись отправкой в работы – в переводе, на каторгу – то вот во втором случае шансов остаться живым было исчезающее мало.
Потому я тяжело вздохнул и признался:
– Не нравиться мне судьба-злодейка. Очень не радует меня ее поведение. Да как, впрочем, и твое.
Уллахафи потупился.
– Что мне мешает тебя убить, просто не понимаю. Ведь не первый раз ты меня уже удивляешь, – и замолчал, взял хорошо прожаренного цыпленка, оторвал от него половину и начал жевать. Надо же дать возможность собеседнику осмыслить сказанное. Но тот сразу в позу встал.
– Я не сделал ничего чести своей против.
Вот и веди с этой вероломной сволочью душеспасительные разговоры. Но апологет чести шипаса дискуссию прекратил, уютно оперся на стенку, почмокал губами и заснул. Предусмотрительность моя оказалась обоснованной. Вино пить не следовало. Обойдемся фруктами. Но размышления мои прервали.
– Сюда нельзя, – жестко сказали за дверью.
Охрана, наверное.
– Я на минуточку, – возразили совершенно очаровательным голоском. – Ведь не будет достойно чести контессы, если не посетит она человека от плена ее спасшего, когда на том же судне, что и она, тот находится. И, кстати, немало сил к захвату корабля этого приложившего.
– Сюда нельзя, контесса, – уже помягче повторили за дверью.
– Я не могу спорить с Хушшар, свой долг выполняющим. Но не будет же нарушением передать проявления моего внимания. Это просто вода, порезанный сыр и фрукты.
– Контесса, подстражный ни в чем не нуждается.
И кто же это у нас такой внимательный и заботливый? Да еще и умненький. За пару фраз столько информации выдал. Уж не та ли ловкая девчонка, что так проворно ножи мечет? Та самая, с мордашкой лукавого котенка.
А голосок за дверью задрожал, расплачется вот-вот:
– Но как же, я собирала...
– Нельзя, контесса, – уже совсем жестко отрезали.
– Ну, и хорошо, – и каблучки возмущенно затопали.
– А ваше...
