невольно повернулся на неожиданный звук. Поймав его взгляд, Хамыц улыбнулся, показал указательным пальцем на себя, на дверь, на балкон и в завершение приложил палец к губам. Кантику явно понравилась эта непонятная еще проказа, хотя улыбнулся он не так лучезарно, как Хамыц. Не умел еще.
Многочисленные, яркие и интересные американские боевики вбили в нас один стереотип о деятельности деликатных подразделений, в соответствии с которым спецназеры перемещаются, громко бухая ботинками, активно звякая амуницией. А также не забывают при этом шумно шелестеть одеждой и стрелять во все, что движется.
Однако знающие люди, скорее всего, скажут вам, что действительности соответствует все это в мере небольшой. Если получиться, постарайтесь посмотреть боевики времен еще советских. Там вот перед каждым выходом командир рекомендует подчиненным попрыгать. Зачем? А чтобы не звякало, не бухало и не шелестело. Ну, а если, не приведи Господи, до стрельбы дошло раньше времени, это ты, считай, дела не сделал. Засветился. И грозит тебе выговор с занесением в грудную клетку. Свинцом да медью. Тихо пришли, тихо сделали, тихо ушли. Может, все потому, что те советские фильмы дяденьки консультировали, которые настоящую войну своими глазами видели. Они то знали, что войну цветными красками разрисовывать не стоит. Понравится ей. Посмотреть придет.
Вот потому процесс перемещении Хамыца к той цели, к которой он стремился описывать мы не будем. Скучно. Не зрелищно. Где просто прошел, где за углом постоял, где в тени спрятался.
Тетушке Марте спалось плохо. Но как человек опытный, знала она, что поспать надо. Пока время есть. День, а скорее, вечер выдался куда как нервный. И неожиданно скорая расправа над братьями Брэ, самыми быстрыми мечами Лиги Ночных Клинков, и долгие нудные препирательства с представителями городской стражи, похоже, не совсем точно понимавшими причину своего позднего визита, и яростный спор с каким-то придурком в странном рогоглазом шлеме, после которого пришлось-таки разрешить осмотреть гостиницу. Репутации, конечно, нанесен серьезный урон, все это, конечно, из равновесия вывело. Хотя имелись, безусловно, моменты потешные. Тетушка Марта аж прыснула, когда вспомнила физиономию командира патруля, когда тот наткнулся на Палача, собственной персоной. Хорошие воспоминания всегда приводят к расслаблению, и тетушка Марта уже потянулась всем своим богатым телом, как вдруг почувствовала взгляд. Не прерывая движения, она запустила руку под подушку, вроде бы взбивая ее, и пальцы руки уже привычно обхватили рукоятку корта, как вдруг услышала голос, который слышать бы хотела. Очень. Но совсем не ожидала.
– Не надо. Это я.
Тетушка Марта приоткрыла свой единственный глаз. Действительно. Он. У кровати стоит. Сочными губами улыбается сладко. Как вошел? А важно ли это?
Странная вещь любовь. Согласны с этим, думаю, все. А поскольку любит она уединение, уважим ее и на время закроем глазки, чтобы не мешать двоим в их неожиданном чувстве.
А на следующее утро, когда ночь минула – нам пришлось долго жмурить глазки – когда умное солнце позолотило уже крыши домов, от ворот Бирагзанга отъехал... ну, наверное, фаэтон (обязуюсь в скорейшем будущем изучить названия колесных экипажей на конной тяге), в котором, умостив длинные ноги на запечатанном печатями Бирагзанга ящике, расположился Хамыц. Никто вслед ему не махал белым платочком, только старина Талгат понятливо ухмыльнулся. Поверх доспеха кожи огнистого змея надел Хамыц не новую, но вполне приличную кольчугу, справедливо полагая, что не стоит перед всеми громко хвастаться своим благополучием. В ящике же он вез свой арсенал, опечатанный в соответствии с требованиями местного законодательства. Ехал он к Верблюжьим воротам, где, как следовало из сведений, переданных ему этой затянувшейся ночью за соответствующую – он до сих пор улыбался, как обожравшийся сметаны котяра – плату, с большой долей вероятности ждала его встреча с заплутавшим алдаром.
Глава 20
Проснулся я от того, что у меня затекла шея. И что любопытно, проснулся не в узилище, нет. В том самом зале, куда меня привели мои давешние очаровательные спасительницы. В том самом кресле, куда и собирался усесться после произнесения тоста. Да и устроили меня со всем возможным пиететом. Сапоги стащили, пояс расстегнули, ноги на пуфик взгромоздили, одеялом укрыли. Совершенно явно присутствовал у девчонок опыт организации отдохновения упившихся мужчин. Сапоги рядом с креслом поставили, так, чтобы достать было удобно. Саблю трофейную умостили. Все сделали, чтобы понял я, проснувшись – не у врагов нахожусь. И не в плену.
Что делает мужчина проснувшись? Потягивается. Так что я потянулся, шеей покрутил, затекла, зараза, и собрался уже встать, как пришлось себя останавливать.
В соседнем кресле, по-отечески глядя на меня, сидел Серебряный Лис, собственной персоной. За спиной его глыбился начальник его охраны, тот самый медведеобразный солидный мужчина. Он, казалось, вообще никуда не смотрит. Стоит, веки приопустив.
– Как спалось? – поприветствовал меня экс-глава местной разведки и контрразведки.
Вот тут то и пришлось себя осаживать, потому как Саин решил, что очень хорошо будет вскочить и встать по стойке «смирно». Похоже, рыло у него было куда как в пуху. Но у меня имелись свои резоны, и тянуться во фронт в планы мои не входило. В общении приоритеты ведь сразу расставлять надо, а с ходу признаваться в чем-то виноватым, значило поставить себя изначально в заведомо проигрышную позицию.
– Прекрасно, – буркнул я, собрал с себя плед, дотянулся до сапог, обулся и пожаловался. – Только вот шея затекла.
Собеседник довольно блеснул зубами.
– Приношу извинения за своих питомиц, что не смогли с должным удобством разместить дорогого гостя.
Я понял, что у мужчины с чувством юмора все нормально, и тоже решил позубоскалить.
– Если бы гостеприимные хозяйки не взяли на себя труд поить дорогого гостя столь прекрасным вином, тот бы и сам разместился.
– Репутация, друг мой, репутация. Вы ведь у нас записной сердцеед, и юные девы решили таким радикальным способом защитить себя от вашей галантности, жертвами коей обоснованно опасались пасть. Несколько увлеклись, потому что слава ваша общеизвестна. А устроить вас в постель не смогли по причинам совсем прозаическим, – и извиняющимся жестом поднес руки к груди.
Я хотел надуться, но не сдержался. Улыбнулся.
– С удовольствием принимаю ваши извинения, хасангар. И, в свою очередь, благодарю вас за ваших питомиц. Если бы не они, боюсь, встреча наша могла и вовсе не произойти.
Собеседник согласно кивнул, принимая благодарность.
– Теперь же не позволит ли достойный оставить его на малое время?
Лис вопросительно приподнял бровь.
– Утро, – извиняющее развел я руками.
– Извольте. Но вы ведь понимаете... – многозначительно протянул он.
– Как можно, хасангар, – укорил его в ответ. – Побеседовать с вами в приватной обстановке – давняя моя мечта, – почти не соврал ведь.
– И я, признаться, хотел с вами повидаться, – не преминул вернуть колкость. – И вот теперь... Вы ведь знаете, я немного отошел от дел.
Когда я после умывательных и физиологических мероприятий вернулся в зал, на столе уже был сервирован легкий завтрак. Но прежней легкости в атмосфере не ощущалось. Насквозь получилась деловая атмосфера.
Собеседник мой являл образец радушия, даже налил мне кофе, но взгляд его блеклых голубых глаз преобразился. Посерьезнел.
Кофе я пить не стал. В связи с совершенно обоснованными подозрениями. А потом не до кофе стало. Беседа получилась очень тяжелая, хотя и содержательная.
Шансов против этого пожилого статного мужчины у меня не было. Завербовали меня влет. Каркнуть не успел. Мало того, что хасангар Рохсдом оказался большим мастером по таким вот беседам, так еще и Саин так наподставлялся, что и при предыдущей, и при нынешней власти (законы-то не поменялись) десять лет каторги явились бы совсем не худшим выходом из ситуации.
