Чертоге, собственноручно пленивший вождя улаганов, спаситель двух (!) Лордов Великих Домов, галантнейший и благороднейший яр, просто не мог быть не приглашен на Высокий Совет. И хотя он выглядел угрюмым и грустным, ибо не ведал судьбы своих собратьев по походу, расчет на его крайне взвешенный совет все же имел место.
Да. Не витало в воздухе веселье. Двух суток не прошло, как кипел на этом месте кровавый бой, стены еще хранили шрамы, оставленные клинками сражавшихся, и, несмотря на высокие своды, шаловливый сквознячок нет-нет да приносил тягостный аромат пролитой крови. Ведь много ее пролилось. Да и присутствующие. Все были в тот памятный день в этом зале. И у кого не наблюдалось шрамов на теле, на душе они остались. Родные, близкие, друзья. Сын лорда Шарм’Ат и его невеста еще ждали погребения. Не прошло трех, обусловленных традицией, ночей. А Совет... Совет пришлось собрать немедля, ибо произошло неслыханное. И даже траур не мог стать основанием, для того чтобы отложить рассмотрения вопроса жизни и смерти не одной, а пяти Земель Империи.
Ведь не только на Лордов покусились по Слову Блистательного Дома. На людей и на нелюдей, что жизни Лордам своим доверили. И Блистательному Дому.
А дело рук тех, кто слугами незапятнанного доселе Дома себя назвали, запомнилось. Коварством, вероломством и предательством. И ничего, кроме отвращения и ненависти в памяти не оставило. Еще недоумение. Пожелает ли кто под рукой такого владетеля, слово чье лживо, жить. Нет, не пожелает. Только уйти от такого можно. Уйти некуда. Родина. Сам Блистательный Дом веками человека, благородству верного, своими руками выковывал. И теперь вот так, одним махом, в рабы такого подданного превратить? Вряд ли получится.
– Господа Совет! – катнулся эхом под сводами голос Лорда Шарм’Ат. Изменило его горе. Да и как не изменить. В день свадьбы сына потерял. Не счастье, беду в дом невеста новая принесла. С дымом, с кровью, со смертью. И дым, и кровь, и смерть не впервые в жизни опытного воина погостили. А смерть сына, если и не срубила его, то лицо сделала жестче, черты закаменели, да и в голосе бесшабашности кавалерийской поубавилось. Зато решимость наполняла его.
И умолкли говорившие, затих шум в зале. Настороженно затих. Так тихо на поле в последние секунды перед атакующим кличем бывает, когда всякий думает, а вдруг не надо, может, миром разойдемся, и понимает призрачность этой надежды.
Не примирение нес этот голос. Что? Не примирение точно. Если и признал бы Блистательный Дом неправоту свою, не дал бы ему Лорд Шарм’Ат примирения.
– Господа Совет, – вторично ворохнулось эхо, – не в добрый час собрал я вас здесь. Не в добрый. Нас предали, – взвился под своды его голос, – и те предали, кого мы за своих почитали. Все мы предателя того почитали, Блистательным Домом называя. Не оговорился я, – легко перекрыл его голос ропот, в зале поднявшийся, – не оговорился я, и тем горше мне. Вы все, в Чертоге этом пребывающие, сами стали свидетелями страшному.
Лорд Шарм’Ат был опытным царедворцем, ведь не только на полях сражений приходилось ему интересы свои и имперские отстаивать, но и на паркетах наборных, полах мозаичных, баснословной стоимости коврах канцелярий Столицы. И потому сценарий сегодняшнего действия, как, впрочем, и каждую свою битву – а что этот Совет, как не сражение? – продумал досконально.
Всем место нашлось в этом сценарии.
И широкоплечему улагану, принявшему титул дрангхистара вместо павшего смертью отважного неправедного Ваттарда, а потом, не опустив взгляда, рассказавшему все, что знал. Знал немногое, но то, что сознательно пошел на измену вождь его, подтвердил.
И крючконосому старику хорсо, каким-то чудом выжившему в жуткой мясорубке, которую им по недоразумению атакованные странствующие воители устроили. Немного сказал поседевший в боях горец, но главное сказал. Блистательного Дома люди. И Слово от него получили.
И шадашару Смотрящих Вдаль, отряд свой без потерь сберегшему. Говорить он правду привык, как бы ни горька она была. Он-то самые свежие новости из Столицы и преподнес. Чем вызвал среди присутствующих гул удивленного недовольства. Не скорбен ли головой император, когда такие безобразия в вотчине своей допускает?
И самому Палатину Императора, образцу благородства, в Землю Шарм’Ат обманом попавшему. Сказать, что сообщение его произвело эффект разорвавшейся бомбы? Неправдой это будет. Лица и людей, и нелюдей горе исказило. Ведь когда ты кого-то превыше всего почитаешь, как тяжело о неправедности его узнать.
Всем место нашлось.
И седовласому Хушшар, об истинном Знаке Блистательного Дома, найденном на груди посланца, вмешательством своим едва не изменившим результат битвы у Ненужного Лога, рассказавшем.
И даже Унго предоставили слово. И он рассказал о недружелюбном поведении недавних, но очень неверных союзников.
Картина вырисовывалась простая и страшная. Измена. Обычно это слово любят использовать власть предержащие. Но в данном случае ситуация была в точности наоборот. Предали подданных. Нагло и бесцеремонно.
Тяжелое молчание опять повисло над чертогом.
– Итак, господа Совет, спрошу я вас, что скажем мы теперь Блистательному Дому?
Вопрос явно относился к числу риторических.
Такой наглости, как нападение на собственных граждан, даже в высшей степени верноподданные жители Империи вынести молча не смогли. И Большой совет очень быстро превратился в совет абсолютно военный. Вопрос о вынесении Харам центральному руководству уже не поднимался даже в принципе.
Ни один из лордов не заикнулся о верности предавшему их сюзерену, теперь здесь решались вопросы сугубо практические.
Не высказали возражений и бояре, четко и конкретно озвучившие количество и вооружение мобилизуемых дружин.
Обозначили представляемые силы и иные жители мятежных земель.
Долгобородые объявили о таком количестве тяжелой пехоты с приданными метательными приспособлениями, что у лордов, всех, включая и «господина нашего лорда Шарм’Ат», серьезно вытянулись лица.
Невозмутимый Гуннар, в свою очередь, порадовал присутствовавших полной поддержкой всех Лесных Твердынь, особо подчеркнув, что в стороне оставаться никто не собирается, как, впрочем, и поддерживать нейтралитет.
Хушшар Урсрих скромно заметил, что Совет Отцов уполномочил его говорить о Малой Погоне. Да, той самой, которую обычно объявляли тогда, когда маги бросали в Степи очередной разлом. Обычно двадцати тысяч конных и десяти тысяч пеших для решения всех вопросов со степными хватало.
Один из оставшихся в живых фандо бил себя в грудь и брызгал слюной, клялся привести сотни щук с шестью десятками носителей секир на каждом. Правда, он быстро смешался под ироничным взглядом лорда Сакиф’Ат. Да, легко быть ироничным, будучи хозяином флота в две сотни касаток. А те ведь поболе щук. Раза в три. Но если объединить эти две силы, то очень все внушительно получалось. Пока не вспоминались чудовищные фалентайны Империи. Но собственно на море никто особо воевать и не собирался.
Речь шла о стремительном марше в сердце Империи, к столице. Затяжная война с Империей, со всей ее мощью выглядела нереальной. Как ни внушали уважение цифры, под сводами зала прозвучавшие, но по сравнению с гигантской военной мощью Империи получались они куда как скромными. Так что вариантов было немного. Или атака, в которой не жалеешь ни себя, ни другого. И рассчитываешь лишь на правоту свою. И что греха таить, на внезапность и удачу.
Либо отложиться от Империи. Закрыть крепостями перевалы и жить своим умом, опираясь на мощь четырех земель, неистовство и силу Хушиар. Но и это не выход. Флотоводцы Блистательного Дома великолепно владели искусством десантных операций. И фалентайны имперского флота всегда доходили до места, указанного в приказе.
Нет, долгая война отпадает.
Появление под стенами Столицы в силах тяжких, Собрание Совета Лордов и обвинение
