— Я пишу не о нем. И он не был вором, — Сосновский совсем пал духом.
— Кажется, его свои же бандиты пристрелили? — спросил редактор.
— Нет. Я... не знаю подробностей. Но говорят, что он мертв.
Бывший учитель вышел из-за стола и заходил по комнате.
— Значит, вы принесли в серьезную газету материал о разборках среди воров и хотите, чтобы мы это напечатали?
— Ну не совсем не так. Это про убийства. Кто убивает... — мямлил Володя.
— Простите, а какое дело до этого нашим читателям? — перебил его редактор. — Зачем им знать, что кто-то убивает воров?
— Но это же интересно... Связь с Мишкой Япончиком... Зачем такое происходит... — Сосновский был совершенно подавлен, все происходило совсем не так, как он себе представлял.
— Какое дело нашим читателям, повторяю, и всем жителям города до смерти воров, которые и без того отравляют жизнь всем нормальным людям? Да одесситы просто вздохнут с облегчением, узнав, что бандиты сами сводят друг с другом счеты! — воскликнул бывший учитель.
— Не сами. В криминальном мире так не убивают, — не выдержал Володя.
— В этой среде ведут себя как пауки в банке, — надменно усмехнулся редактор, — они пожирают сами себя. А люди от этого только вздохнут свободно, когда друг друга поубивают всякие там Мишки Япончики. Зачем об этом писать?
— Японца любили в городе, — твердо сказал Володя, — о нем вспоминают до сих пор...
— Знаете, в чем ваша беда, господин Сосновский? — Редактор пристально, с откровенной неприязнью смотрел на него. — Вы сделали ставку не на тех людей. Бандиты, большевики, всякие там Япончики... Одно недалеко ушло от другого. Насколько мне известно, ваши нелепые радикальные взгляды уже сделали вас изгоем. Почему же вы считаете, что будете интересны одной из крупнейших газет с очень строгими правилами и требованиями?
— С какими правилами и требованиями? — машинально переспросил Володя.
— Мы не сотрудничаем с большевиками и бандитами, — твердо произнес редактор. — Таких элементов не будет в наших рядах. Вы работали в красных газетах, значит, вы пособник большевиков. А может, и сам большевик, что страшный позор для князя.
— Это не так... — попытался оправдаться Володя.
— Это так, — уверенно сказал редактор. — О ком вы пишете? О бандитах? Люди вашего сословия кровь на фронте проливают, а вы пишете о бандитах?
— Не кровь они проливают на фронте, а шампанское в одесских ресторанах, — зло огрызнулся помимо воли Володя.
— Можете думать, как хотите, — ладонь редактора взметнулась. — Но... Ваши мысли нас не интересуют. И ваш материал нам не подходит. Это не вписывается в концепцию нашего издания, — закончил он.
— Значит, вы не будете печатать мою статью? — уточнил Володя.
— Нет. Не будем. И больше не приходите. Ничего приносить нам не надо. Из-за вашей репутации путь для вас в газетный мир Одессы закрыт, — подвел итог разговору редактор.
— Ну и пошел ты, швицер задрипанный... — с легкостью, поразившей его самого, Володя вдруг выплеснул на голову опешившего бывшего учителя весь лексикон Молдаванки, который, как оказалось, весьма усвоил и не забыл. И выскочил, громко хлопнув дверью.
Впрочем, едва выйдя на шумную Екатерининскую из помещения редакции, Володя сразу же сгорел от стыда. За всю свою жизнь он ни разу не позволял себе подобного! Он всегда считал себя деликатным и утонченным человеком, не любил обижать людей даже в тех случаях, когда они того заслуживали. А теперь... Что-то в нем сломалось, а потом не так срослось. Может, дело было в том, что он уж очень рассчитывал на эту встречу, и жестокое, тупое поведение редактора ранило его.
В любом случае, путь в газетный мир Сосновскому был закрыт. Он действительно стал изгоем, и в полной мере ощутил то отвратительное чувство, когда твой мир, погребая под своими острыми обломками, рушится прямо на глазах, и у тебя нет возможности выбраться.
— Эй! — Громкий крик вырвал Володю из печальных мыслей, застав врасплох. — Да постой же ты! Глухой, что ли?
Обернувшись, он не поверил своим глазам. За ним бежала та самая девица, на которую он обратил внимание еще в редакции, Алена, кажется.
— Извини. Я не слышал, — машинально перейдя на «ты», сказал он.
— Все в порядке! Этот старый козел тебя расстроил? — Девица тяжело дышала от быстрого бега, и Володя просто не мог не обратить внимание на ее роскошную грудь.
— Расстроил, — улыбнулся он.
— Он всех расстраивает! Знаешь, как его у нас ненавидят? Называют вонючим боровом! — хохотнула девица. — А куда ты идешь?
— Не знаю. Мне некуда идти на самом деле, — покачал головой Сосновский.
— Так не бывает. — Девица с интересом уставилась на него.
— Бывает, к сожалению, — печально сказал он.
— А поехали к морю? На Фонтан? — вдруг предложила она, и Володя почувствовал, что у него теплеет на душе. И, улыбнувшись своей самой широкой улыбкой, ответил:
— Поехали!
Пролетку остановил кордон солдат, похожих на военный патруль. Случилось это после Седьмой станции Большого Фонтана, возле Военных казарм. Местность здесь была пустынная, только ближе к морю попадались редкие рыбачьи хижины да ветхие дачи. Поэтому солдаты, преградившие дорогу, стали для молодых людей неожиданностью.
— К казармам идут, — сказал старик-возница, ерзая на своем жестком сиденье.
— Почему такой патруль? — крикнула Алена ближайшему солдату, едва не схватив того за рукав. — Случилось что-то?
— Никак нет, мадемуазель, — услышав ее слова, к ним подошел какой-то совсем молоденький офицер младшего чина, что можно было разглядеть по его новеньким, блестящим погонам.
— У вас учения? — допытывалась Алена, и Володя подумал, что ее красота действительно магически действует на людей. Вот и офицер, не сводя с девушки восторженных глаз, забыв про свой патруль, готов был отвечать на ее вопросы.
— Никак нет. Показательная экзекуция, — офицер отвел глаза в сторону, — на плацу.
— Что это значит? — удивилась Алена.
— Парнишку одного пороть будут, —
