— Молчать! — рявкнул офицер, обернувшись.
— Вот сам и молчи! А я под такое не подписывался. И никто тоже... — сплюнув на землю, мрачно, со злобой произнес солдат.
— Что значит пороть? — побледнела Алена.
— А так и значит, шомполами, — ответил солдат. — За то, что булку в кондитерской украл. Жалованье нам три месяца не выдавали. А он сестренкам да братишке сладкое принести обещал, малые они у него. Мал мала меньше. Денег нету, и взять неоткуда. Вот булку с вареньем и украл. А кондитер этот... Хрен вонючий, шоб ему... военный патруль позвал! Шоб горела его эта кондитерская синим пламенем! А теперь за булку его на плац...
— Он нарушил воинскую дисциплину, — четко произнес офицер, — воровство в городе недопустимо. Позор на всю белую армию!
— А теперь за булку его запорют до смерти, — мрачно продолжал солдат, — шутка ли — сто шомполов. Никто не выживет. Убьют парнишку. А ему 19 годков всего.
— Простите, мадемуазель, — и, отдав резко команду, офицер погнал свой отряд прочь.
— Это не может быть правдой! — Алена была бледна как смерть. — Надо что-то делать!
— Та правда, — хрипло встрял возница, — весь город с утра только об этом и гутарит. Все от них разбежаться хотят, вот и поддерживают дисциплину за такой способ. Страху нагоняют. В городе до вечера волнения будут. А кондитерскую уже спалили. Час назад подожгли. Я сам видел.
— Надо остановить казнь! — Алена всплеснула руками, лицо ее было белым, без кровинки.
— Да как остановишь. Начали уже. Мне за час назад время племяш сказал, он у них за обслугу работает.
Ехать дальше перехотелось обоим. Алена, в волнении сжав руку Сосновского, так и не отпускала ее до самого города.
К вечеру в Одессе действительно начались волнения — когда стало известно, что несчастный солдат в самом начале экзекуции испустил дух. Толпа бунтующих разгромила полицейский участок, забросала камнями дымящиеся руины кондитерской.
Важной причиной недовольства, переросшего в уличные беспорядки, стала не только смерть несчастного солдата. Возмущение горожан вызывало постоянное давление со стороны новых властей на все мужское население в возрасте от 18 до 45 лет — их насильно заставляли записываться в добровольцы. Жалованье при этом не платилось, а добровольцев сразу же отправляли на фронт. Чтобы избежать казарменных бунтов, были ужесточены порядки, введены жестокие физические наказания, под которые и попал проступок солдата. Но это не помогло. Казнь стала последней каплей, и беспорядки, как пена, перелившаяся через край кипящего котла, выплеснулись на улицы.
Глава 9
Начало беспорядков в Одессе. В квартире Володи. «Казнен по приказу Михаила Японца». Кто называет себя Японцем?Деревянная пристройка к дому превратилась в пылающий остов, над которым скрестились черные обугленные доски. Это было все, что осталось от кондитерской. От пожарища шел едкий запах гари.
Скандируя непонятные лозунги, толпа шла по улицам города, разбивая камнями витрины. Кое-где в первых схватках пролилась кровь. Патрули белых офицеров проигрывали разъяренным рабочим, жителям предместий, всем тем, кто выплеснулся на улицы в жажде разрушать.
Именно таким — разбитые витрины и разъяренные люди — Володя с Аленой и увидели центр Одессы, когда, остановив пролетку посреди Дерибасовской, они поневоле смешались с толпой.
— Надо уходить, — загораживая собой девушку, Сосновский потянул свою спутницу к ближайшей подворотне. В этот самый момент с ними поравнялись человек десять молодых парней, вооруженных дубинками, камнями и самодельными пиками. Крича нечто непонятное, они шли во всю ширину улицы. Кто-то запустил в витрину ближайшего ювелирного магазина несколько камней, и до Володи с Аленой долетели мелкие осколки стекла.
— Зачем? — оттолкнув Сосновского, его спутница смотрела на все происходящее восторженными, горящими глазами. — Всю жизнь мечтала посмотреть на баррикады! Идем!
— Какие баррикады? — В тот момент она показалась Володе просто дурой, и он уже жалел, что связался с ней. — Ты что, не понимаешь? В городе побоище! Хочешь случайно получить камнем в башку?
— Я всю жизнь мечтала сыграть героическую роль! — Схватив Сосновского за рукав, Алена потащила его по улице. Ему не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ней.
— Какую героическую роль? Что за бред? — Володе начинало казаться, что он сходит с ума, и немудрено — обстановка вокруг словно способствовала сумасшествию.
— Я мечтаю быть актрисой, а не работать в вонючей газетенке! Ну ничего, скоро газетенке хана! — кричала Алена и продолжала бежать по улице вниз, не боясь даже звуков выстрелов, которые вдруг с пугающей ясностью донеслись из ближайшего переулка.
— Что это значит? — насторожился Сосновский.
— Когда придут красные, а они придут в ближайшие месяцы, они закроют все газеты в городе. И откроют свои.
— Откуда ты знаешь?
— А кто, по-твоему, провоцирует беспорядки в городе? Смерть какого-то нелепого мальчишки тут ни при чем! Это красные кинули клич поднять шум! Они на подходе! — скороговоркой выдавала информацию Алена, продолжая ввинчиваться в толпу. — Красные закроют газетенки, но откроют новые театры. Они обожают героические роли. И я наконец-то стану актрисой!
Толпа окружала догорающую кондитерскую на Ланжероновской — место, с которого начались волнения. Послышался стук лошадиных копыт. С Дерибасовской на Екатерининскую завернул отряд всадников. Нарядные мундиры с позолоченными эполетами, выглядящие, как на параде, отчетливо диссонировали с облаком пыли, гари, мусором. На белоснежных, упитанных лошадях восседали нарядные сытые мальчики с набриолиненными прическами. На разгон уличных беспорядков они выехали одетые с роскошью — как будто собирались в модный кабак.
Володе захотелось закричать, остановить этих мальчиков, но было поздно. Отряд врезался в толпу. И тут же мускулистые, грязные руки рабочих схватили за узду лошадей и начали останавливать их на ходу. Ржание животных смешалось с людскими криками. В ход пошли камни, палки, молотки. Нарядных мальчиков стаскивали вниз, на каменные плиты мостовой, били палками и камнями, превращая в кровавое месиво. Не научившиеся сопротивляться, парализованные ужасом перед этой стихийной, страшной силой, они погибали жуткой смертью. По ложбинкам между камней потекли кровавые ручейки.
