Таким образом Сосновского встретили весьма благосклонно и даже предложили сесть.
— Вы описывали пролетарский мир одесских бандитов, подчеркивая их конфликт с буржуазией, с мещанством, — подчеркнула одна очень строгая дама, фамилию которой Володя с перепугу даже не запомнил, — это очень важно для становления нашего нового мира.
— Ну, да, — по-дурацки заметил Володя.
— Вы не были уличены в порочащих вас связях, — продолжала дама, и Володя моргнул, — и вы собираетесь жениться на девушке истинно пролетарского происхождения. Это поступок, который характеризует настоящего революционного человека.
Дама серьезно говорила что-то еще, но Володя вдруг запомнил только два слова — «порочащая связь». А из-за угла шкафа, из темной и узкой впадины между шкафом и стеной, вдруг вышла его порочащая связь, его единственная порочащая связь, обдав такой нестерпимой волной боли, что Володя едва не застонал в голос.
Ярко, четко он вдруг увидел огромные, сияющие глаза Тани. Он так и не понял, почему она вдруг пришла к нему в этот момент. Только вся его душа, разбитая на куски как фарфоровая кукла из истории с сумасшедшей убийцей с Привоза, вдруг закровоточила с такой страшной силой, что Володя едва не захлебнулся в этом потоке. Он не слышал, что продолжали ему говорить несколько человек сразу — в комнате стоял сплошной гул. А потом вдруг все замолчали.
— Значит, с завтрашнего дня — вы новый главный редактор революционных «Одесских новостей», — сказала дама, — вы будете работать в тесном сотрудничестве со мной. Помните, что ваше главное оружие — это революционная пропаганда. Вы должны показать все, на что вы способны. Поздравляю с назначением!
— Спасибо! — очнулся Володя.
Главный редактор «Одесских новостей»! Он должен был бы радоваться, прыгать до потолка... Но Сосновский вдруг ощутил тоску. Слишком уж сильным стало чувство тревоги, слишком уж жестоким было испытание, выпавшее на его долю. Что такое быть редактором большевистской газеты, Володя хорошо знал.
После Ревкома он оказался в кабинете Патюка, где почувствовал слишком резкий контраст по сравнению с революционной, деловой обстановкой Ревкома. В Ревкоме все было четко, по-деловому слажено — бумаги разложены, прокламации в стопочку, пишущие машинки навострили оскаленные клавиши-зубки и были готовы к бою. Ничего лишнего нет.
Ну а кабинет Патюка был завален барахлом. В первый момент Володе даже показалось, что он попал в лавку старьевщика. Сломанные диваны и треснувшие напольные вазы, ковры, столики на бронзовых ножках, кресла в стиле ампир, заваленные тюками тканей, плюшевые подкладки для пальто, подсвечники, кирзовые сапоги... чего только ни было в этом адском море старого барахла, издававшего соответствующий отвратительный запах! Прижимистая натура брата Алены никак не могла угомониться при виде чужих вещей: с мелкой жадностью он подбирал даже то, что должно было быть выброшено на помойку.
Большинство этих вещей были отобраны при обысках в домах тех, кого подозревали в связях с белыми. Чаще всего это были невиновные ни в чем люди, в домах которых можно было поживиться. Красные пользовались любым предлогом, любым доносом, чтобы ворваться в зажиточные квартиры и нахапать как можно больше вещей. Не брезгуя ничем, они проявляли исконную крестьянскую жадность людей, способных удавиться, но лишь бы получить лишнюю крошку хлеба, предпочитая выбросить эту крошку хлеба на помойку, но никогда не отдать голодному. И брат Алены был именно таким. Это накопительство выглядело отвратительно. И Володя в который раз почувствовал страшное отвращение к этому человеку.
Однако ведь именно благодаря его протекции Сосновский и получил назначение на должность главного редактора. И Володя вдруг подумал, что загнал себя в ловушку, из которой ему теперь вовек не выбраться.
— Значит, так, парень, — трезвый брат Алены не считал нужным держать дружелюбный тон, — отныне за меня будешь работать и говорить все, что узнаешь. Ты понял?
— Не понял. О чем? — перепугался Володя.
— О бандитах этих. Мир бандитов местных ты знаешь. Будешь рассказывать мне о них все.
— Зачем это? — насторожился Сосновский.
— Задача у меня есть. Важная задача: прищучить банду этого Японца. А для того мне надо выйти на кого-то из его людей.
— Это не Японец. Японец мертв, — не выдержал Володя, — настоящего Японца убили.
— Да знаю я! — отмахнулся от него Патюк. — Самозванец это. Один ушлый тип Мишкой Япончиком объявился. Сокровища его ищет.
— Что ищет? — не понял Сосновский.
— Сокровища Мишки Япончика, говорю, ищет, — пояснил брат Алены, — и нам раньше них нужно его найти.
— Ты серьезно? — Володя не верил своим ушам.
— Где миллионы Японца? Он был самым богатым бандитом Одессы! Награбил столько, что никому и не снилось. И где, спрашивается, это всё?
— Я не знаю. Как-то не задумывался об этом, — растерялся Сосновский.
— А надо было бы задуматься! Ты здесь дольше меня живешь. В общем, так. Говорю тебе, потому что скоро ты станешь мне родственником. Женишься на Алене и войдешь в мою семью. Всегда лучше иметь дело с родственниками, чем с теми, кто тебя подставить может. Сокровища Японца нам обязательно надо найти! Мы их себе заберем. Поделим поровну. Большевики перебьются. И вот ради этого нам надо суку эту прищучить, лживого Японца, пока он заместо нас их не уволок.
— Утаить клад от Ревкома — это будет серьезное революционное преступление! — веско сказал Володя.
— А, не гони волну! — махнул рукой Патюк. — Сейчас время такое — ты не хапнешь, тебя хапнут. И потом, кто донесет? Ты донесешь?
— Я — нет, — испугался Володя.
— Ну вот видишь! А я донесу. На других. На тех, кто мне жить мешает. Я донесу, всегда доносил. Не от одного уже так избавился. А деньги — они всем нужны. Шо красным, шо еще там каким-то. Так шо...
— Соблаговоли объясниться... Как мы их найдем? — Володе стало казаться, что он спит и видит какой-то дурной сон.
— А просто! Для этого надо изловить как можно больше бандитов и заставить их доносить друг на друга.
— Ты шутишь? — всплеснул руками Сосновский.
— Ты чего, дурак? Самое главное — сделать правильную подставу! А доносить можно заставить
