– Потрошитель никогда не писал этих писем. Потому что Потрошитель изначально не был Потрошителем, черт бы тебя побрал. Тебе так не кажется?
Пара коллег Мики уставились на нас из своих отсеков. В воздухе запахло дракой. Или, по меньшей мере, хорошими сплетнями.
Он посмотрел в сторону, отложив сэндвич:
– Понятия не имею, о чем ты. А сейчас извини, меня сроки поджимают – материал нужно сдавать, но ты можешь… ак.…
Я схватил его за галстук и потащил за собой, вместе с офисным стулом на колесиках. Он стал цепляться пальцами за петлю на шее, глаза вылезли из орбит, лицо посинело.
Нормально.
– Ты понимаешь, сколько времени мы потратили зря на эти чертовы письма? Мы могли потратить это время на поиски убийцы, вместо того чтобы гоняться за тем, кого не существует. Ты понимаешь, сколько вреда ты нанес?
Новые головы высунулись из-за серых перегородок.
– Ак… Отпусти меня! Охрана! ОХРА…
Я закрыл ему ладонью рот:
– Элис?
Вокруг нас стала собираться толпа. Самые любопытные старались протиснуться ближе, чтобы лучше было видно.
Элис села перед ним на корточки, чтобы взглянуть ему прямо в глаза.
– Конечно, ты очень здорово придумал, чтобы письма выглядели так, будто их отправляли перед обнаружением каждой новой жертвы. Толково, но уж слишком просто, правда? Все, что ты должен был делать, – просто посылать себе письма каждый день. Если тело находили, ты писал письмо от имени Потрошителя и говорил всем, что оно пришло в конверте, который доставили тем утром. Если тела не было, конверт отправлялся в корзину для бумаг, и концы в воду. – Улыбнулась. – Неплохо придумано.
Я выпустил галстук. Он скрючился на стуле, откинувшись на спинку. Посмотрел на нее. Посмотрел на меня. Потом снова на нее.
– Я же сказал вам, я не понимаю, о чем вы говорите. Элис встала:
– Это был твой звездный билет, не так ли? На тебя здесь не обращали внимания, заставляли писать о дурацких детских утренниках, о ярмарках домашних животных, дешевых распродажах и любительских спектаклях. Они не понимали, что ты – настоящий журналист. Но когда стали приходить эти письма, тебя заметили и оценили, не так ли? Увидели, чего ты стоил на самом деле. Что ты заслужил лучшего.
– Я не…
Я улыбнулся:
– Мы поговорили с парнем из экспедиции, с Мики.
Он моргнул. Облизал губы.
– Послушайте, ведь это… Я не думал, что это так важно. Просто немного креативности, о’кей? Они…
Его голова откинулась назад, кровь брызнула, словно маленькие рубины, в ярком свете флуоресцентных ламп. Потом глухой удар, и вот он уже на полу, на перевернутом стуле, ноги в разные стороны, держится руками за разбитый нос, а его коллеги радостно аплодируют и выкрикивают приветствия.
Я потряс рукой – костяшки жгло, как от раскаленного щебня, но оно того стоило.
* * *Раскольник Макфи встал. Посмотрел на дочь и отошел от кровати.
Тишина окутала палату интенсивной терапии – восемь коек с женщинами, подключенными к различным аппаратам.
Джессика, белая как мел, лежала под капельницей. Рот широко открыт во сне.
Я наклонился к кровати:
– Как она?
– Лучше. – Он провел пальцем по седым усам, приглаживая их. – Ты ее вернул. – Раскольник протянул мне руку, я ее пожал. Он кивнул, его глаза уставились на меня, как будто пытались содрать кожу с моего лица и посмотреть, что было под ней. – Я твой должник.
– Тогда окажи мне услугу – оставь в покое Рут Лафлин. Ее и так до конца жизни запрут в усиленно охраняемом помещении. Она не виновата в том, что натворила.
Он сжал губы.
– Не надо око за око, зуб за зуб, как там еще, – сказал я. Раскольник повернулся, снова подошел к кровати:
– Я буду за нее молиться.
Лучше, чем ничего…
Элис ждала меня у выхода из палаты.
– Как там дела?
– Будет за нее молиться.
– О-о… – Пошла рядом со мной. – На самом деле Рут не виновата. Она серьезно больна, годы терапии потребуются, чтобы добраться до ее настоящего «я».
Пошли по коридору к лифтам. Я нажал на кнопку:
– Пока до ее настоящего «я» не добрался Раскольник, у нас все будет в порядке.
Дзынь. В углу кабины стояла женщина в халате и шлепанцах, плакала, повернувшись лицом к стене.
Рука Элис потянулась к ней, потом вернулась на место. Отвела взгляд. Нажала на кнопку следующего этажа.
Двери сомкнулись.
Лифт загудел, поднимаясь вверх под аккомпанемент сдавленных рыданий.
Я оперся на поручень:
– Она не сказала, для чего собственную квартиру разгромила?
– Ничего она не делала. Наверное, просто забыла дверь запереть, и местные мальчишки доделали остальное.
Что объясняло пропажу антидепрессантов. Наверное, маленькие засранцы в это самое время пытались от них заторчать.
Дзынь. Мы вышли. Женщина осталась стоять, где стояла, и лифт снова унес ее.
Я показал на коридор:
– Палата в самом конце.
Кровать, стоявшая рядом с кроватью Хитрюги, была украшена цветами и воздушными шариками. У Хитрюги на тумбочке только бутылка газировки и экземпляр Скоттиш Сан. Заголовок во всю страницу: «ТЕЛЕВИЗИОННЫЙ ПСИХОЛОГ, ОН ЖЕ СЕКСУАЛЬНЫЙ МАНЬЯК, ОБВИНЕН В СОВЕРШЕНИИ ШЕСТИ ИЗНАСИЛОВАНИЙ» – над фотографией улыбающегося доктора Дочерти.
Правый глаз Хитрюги закрывала марлевая повязка, лицо более худое и обвисшее, чем обычно, все в синяках и шрамах.
На нем был «ночной прикид», купленный нами в супермаркете вчера вечером. На груди отфотошопленная кошачья морда в стиле постера Обамы две тысячи восьмого года.
Хитрюга поморгал здоровым глазом. Нахмурился:
– Ничего не принесли, даже сраной открыточки с пожеланием выздоровления, а у этого ублюдка, – ткнул пальцем на лежавшего без сознания парня на соседней кровати, – как на предвыборной компании у Клинтон.
Я присел на край кровати.
Элис наклонилась, обняла Хитрюгу, да так крепко, что он даже вздрогнул. Потом залепила ему поцелуй в щеку:
– Я так рада, что с тобой все в порядке! Выглядишь ты… ужасно.
– Спасибо.
– Нет, серьезно, просто неважно. Как будто тебя газонокосилка переехала. Ты хорошо себя чувствуешь?
Он поднял плечи к ушам:
– Нет.
Через спинку соседней кровати был перекинут полосатый халат. Мы, конечно, вернемся до того, как парень придет в себя, а если нет, то возникнут проблемы. Схватил халат, бросил Хитрюге:
– Давай, человек без друзей, собирайся – пойдем в гости.
– Да пошел ты…
Я вытащил из кармана маленькую кожаную коробочку и бросил ее на кровать:
– Тебе это тоже потребуется.
Он взял ее. Открыл крышку, уставился одним глазом на лежавшее внутри удостоверение:
– Почему ты взял мое…
– Потому что – вот почему. Давай поднимайся!
Мы помогли ему встать с кровати, всунули руки в рукава халата. Халат был размера на три меньше, на животе не сходился, но ничего другого не было. Я позаимствовал у соседа клетчатые тапки:
– Это тоже надень.
Клетчатые шорты, которые были в комплекте с футболкой, выше колен Хитрюги не поднялись. Ноги в лиловых рубцах и белых нашлепках лейкопластыря.
Он прижал удостоверение к груди:
– Куда мы идем?
– Увидишь.
Вошли в лифт. Плачущей женщины не было. Поехали на верхний этаж.
Хитрюга провел рукой по вышивке на халате:
– Я… Спасибо.
– Для меня то же самое сделаешь.
Элис кивнула:
– Все
