Финальный съёмочный день был 4 июля, аккурат в День независимости, только в прошлом году ставший оплачиваемым федеральным праздником. Вернее, это была ещё ночь. Около полусотни актёров массовки изображали лежавших в ряд покойников с горящими свечами на животе. Камера опускалась к ним на подъёмнике, перед этим охватив зарево пылающего Нью-Йорка. Мы расстарались, разложив в трущобах несколько больших костров, возле которых дежурили наши люди и по одной пожарной машине. Огнеборцам пришлось доплатить отдельно, вернее, их руководству. Впрочем, на общем фоне все эти затраты казались мелочью. Мы и так выбивались из бюджета на триста пятьдесят тысяч, однако, несмотря ни на что, Уорнер не скупился, и деньги на наш фильм исправно поступали.
Заключительная сцена снималась на берегу Гудзона. Каменный кельтский крест на могиле Валлона, куда его сын закапывает бритву в чехле, а рядом деревянная табличка, указывающая, что на этом месте покоятся останки Билла «Мясника» Каттинга. Перед этим я думал, как бы сделать, чтобы пейзаж по ту сторону залива от столетней давности менялся к современному. В итоге загодя озадачил художников-декораторов, и они соорудили огромное полотно с нарисованным заливом, над которым встаёт солнце, мостом и видами старого Нью-Йорка. На фоне этого баннера и снимался заключительный эпизод фильма. После этого полотно убрали и досняли уже современный пейзаж с теми же могильными надгробиями.
– Стоп, снято! – скомандовал я, сам ещё не веря, что основная часть работы сделана.
Впрочем, монтаж и озвучку ещё никто не отменял, но последние штрихи мы сделаем уже в студии «Уорнер». Я обессиленно откинулся на режиссёрском стульчике, прикрыв глаза. Ну её на фиг, больше ни за что не возьмусь за режиссёрскую работу. Никакой шедевр не стоит такого количества потраченных нервов и недосмотренных снов. Я даже поправился на добрый десяток фунтов со всеми этими перекусами фастфудом на рабочем месте. Тут уже были в ходу гамбургеры от компании White Castle, не говоря уже о хот-догах и сэндвичах, а кофе мне приносила в большом термосе объёмом в кварту моя помощница.
– Друзья, не потеряли ещё осколки тарелки? Давайте их сюда, попробуем сложить её снова. А сегодня вечером приглашаю всех в ресторан на воде «Русский клуб». Я арендовал его на всю ночь, отметим как следует окончание съёмок.
Ну как арендовал… Просто позвонил Вержбовскому-младшему (благо на «Орфей» провели телефонный кабель) и предупредил, что вечером 4 июля заведение закрывается на спецобслуживание. Объяснил, что к чему, Андрей отнёсся с пониманием. При этом по моей просьбе цыгане и прочая также участвуют в развлекательной программе…
А после нескольких тостов, когда ромалэ (а на самом деле ряженые русские артисты средней руки, довольно похоже изображавшие цыган) вовсю ублажали глаз и слух гостей, ко мне подсел Ридли.
– Фил, меня беспокоит одно обстоятельство.
– Так, ну-ка, что за обстоятельство? – тут же протрезвел я.
– Наш фильм называется так же, как и книга Осбери Герберта.
– Кто это?
– Малозначимый писатель, но он написал книгу о бандитском Нью-Йорке, охватывая временной период с середины прошлого века до двадцатых годов нынешнего.
– И много похожего?
– Нет, твой сюжет достаточно оригинален, однако Герберт может придраться к названию, его творение тоже называется «Банды Нью-Йорка».
Вот же блин! Кто бы мог подумать…
– А можно с ним договориться, ну, компенсацию там какую-то выплатить?
– Фил, мы и так уже далеко вышли за рамки бюджета, не думаю, что мистеру Уорнеру такое предложение придётся по душе. Гораздо легче изменить название нашего фильма, тем более массированная рекламная кампания, о которой ты говорил, ещё не началась. Так что у нас есть время подготовиться.
– Какие варианты?
– Ну, я уже немного подумал над этим… Как тебе название «Нью-Йорк и его банды»?
– Не знаю… А ещё?
– Могу предложить «Месть „мёртвого кролика”».
– Звучит немного глуповато, но интригующе, – честно признался я. – А может, назвать «Месть подаётся холодной»?
– Хм, а что, тоже неплохо.
– Тогда остановимся на этом?
– О’кей, только я должен посоветоваться с мистером Уорнером, он всё-таки главный продюсер. Кстати, завтра с тобой хочет встретиться обозреватель еженедельника «Тайм». Как ты на это смотришь?
– А на предмет чего?
– Весь Нью-Йорк стоит на ушах после наших масштабных съёмок со стрельбой и взрывами. Их фотокорреспондент уже успел покрутиться возле нашей съёмочной площадки, так что они могут дать целый фоторепортаж, а не только твой портрет на всю страницу.
Однако… Не рано ли мне светиться на всю Америку? Ладно, с итальянцами я более-менее разобрался, давно уже не докучают, а если журнал попадёт в руки представителям советского посольства, в рядах которого наверняка служат сотрудники внешней разведки? И кто-то из них может иметь под рукой портрет Ефима Сорокина – он же Клим Кузнецов. Сопоставит, задумается и стуканёт куда надо. Там по инстанции дойдёт до высшего руководства, после чего гонцы Берии начнут за мной охоту. Выкрадут ещё, чего доброго, да переправят тайком в Союз. Хоть Ежов уже и в лучшем из миров, но кто может поручиться, что встреча с Берией или даже Сталиным закончится для меня благополучно? Тем более – в этом я вынужден себе признаться – мне начала нравиться моя американская жизнь. А я как-никак ещё и задачу себе поставил помочь СССР, действуя здесь, за океаном. У меня планы-то наполеоновские.
– Фил, так как насчёт завтрашнего интервью? – вывел меня из раздумий голос Стейнвица.
– Ридли, знаешь, мне как-то не хочется, чтобы моя физиономия светилась на всю страну…
– Так она и так уже засветилась, ты попал в фотоотчёт с церемонии вручения наград киноакадемии. У меня в отеле пару месяцев точно лежала газета, наверное, я её уже выбросил. И фоторепортаж со съёмок, где ты тоже фигурируешь, «Тайм» в любом случае даёт в следующий номер. Но они хотели бы сопроводить это твоим интервью. Глупо отказываться, это неплохой шанс сделать рекламу нашему фильму на все Штаты. Опять же, мистер Уорнер…
– Я понял, босс не против, поэтому не стоит ссать против ветра.
– Грубовато, но честно, – в кои-то веки выдавил из себя улыбку обычно невозмутимый Ридли.
Обозреватель «Тайм» насиловал меня около двух часов, исчеркав пару пухлых блокнотов. Хорошо ещё, я не сильно страдал похмельем. Во-первых, контролировал количество выпитого, а во-вторых, употреблял качественную водку, не мешая её с другими напитками. Журналиста я сразу предупредил, что накладываю табу на свою биографию, и все вопросы могут касаться только картины. Единственное, разрешил написать, что мои родители выходцы из России, что они уже умерли, но
