— Неужели вы вообразили, что я пришла сюда посмотреть, как кого-то убивают?
— А зачем тогда?
Понятия не имею, что в данном вопросе могло ее возмутить, однако, заслышав его, она вся заполыхала.
— Затем, что я дура.
Я застыл от изумления. То ли она не с той ноги встала, то ли я — то ли оба вместе. Вот сидит она тут и честит меня на чем свет стоит, а я-то, кажется, ни в чем не виноват.
— Вам нравится потешаться за мой счет.
— Я бы не посмел. Вы столь опрометчиво судите обо мне.
У меня не было настроения пререкаться. Я сделал шаг в сторону. Она тут же подскочила ко мне.
— Мистер Атертон?
— Да, мисс Грейлинг.
— Вы на меня сердитесь?
— С чего бы? Если вам нравится смеяться над моей глупостью, вам и карты в руки.
— Но вы не глупый.
— Нет?.. И вам не смешно.
— Вы не глупый… сами знаете, что нет; это я сглупила, когда попробовала вас в этом убедить.
— Как вы добры ко мне… Но, боюсь, я плохой хозяин. Хотя вы пришли сюда не за опытами, у меня есть и иные вещи, которые вас, наверное, позабавят.
— Почему вы продолжаете заноситься передо мной?
— Заноситься перед вами?!
— Вы всегда задираете нос… сами знаете, что это так. Иногда я вас почти ненавижу.
— Мисс Грейлинг!
— Да! Да! Ненавижу!
— В конце концов, что в том противоестественного?
— Все потому, что вы говорите со мной… будто я дитя, а вы… ох, даже не знаю, кто… Ладно, мистер Атертон, очень жаль, но мне пора вас покинуть. Мне чрезвычайно понравился этот визит. Остается лишь надеяться, что я не показалась вам слишком навязчивой.
Она вылетела — «вылететь» это единственно подходящее здесь слово! — прочь из комнаты, прежде чем я успел ее остановить. Я нагнал ее в коридоре.
— Мисс Грейлинг, умоляю вас…
— Пожалуйста, не надо меня умолять, мистер Атертон. — Она встала как вкопанная и повернулась ко мне. — Я сама найду выход, как уже нашла вход, однако если это сейчас невозможно, не будете ли вы столь любезны хотя бы не разговаривать, пока я не покинула ваш дом?
Подобного грубого намека было достаточно даже мне. Я молча проводил ее до крыльца; без единого слова отрясла она прах дома моего с ног своих.
Ох и натворил я дел. Я думал об этом, пока стоял у двери и смотрел ей вслед: удалялась Дора с такой огромной скоростью, что я не осмелился спросить, не кликнуть ли ей извозчика.
Мне начало казаться, что это как раз тот случай, когда, мягко говоря, необходимо прогуляться по набережной; я только-только вернулся в дом одеться потеплее, как подъехал экипаж, из которого вышел старый Линдон.
Глава 20. Удрученный отец
Мистер Линдон был взволнован: по нему сразу видно, когда это так, потому что, волнуясь, он начинает потеть, а как только он вышел из экипажа, то сразу снял шляпу и принялся вытирать платком ее подкладку.
— Атертон, мне надо с вами поговорить… очень серьезно… где-нибудь без свидетелей.
Я сопроводил его в лабораторию. У меня правило не принимать в ней гостей; это все же мастерская, а не игровая — там принято уединяться, однако с недавних пор все мои порядки превратились в пустой звук. Стоило Линдону очутиться внутри, как он начал пыхтеть и нервничать, утирать лоб и выпячивать грудь, будто его распирало от чувства собственной важности. Затем он заговорил во всю мощь своего голоса, отнюдь не тихого:
— Атертон, я… я всегда видел в вас как бы… сына.
— Вы очень добры.
— Всегда считал вас человеком… рассудительным; таким, что даст разумный совет, когда тот… весьма… и весьма желателен.
— Это тоже очень любезно с вашей стороны.
— И посему я не стану просить извинения за то, что пришел к вам в… как бы это сказать… в тяжкое для моего семейства время, в тот час в истории Линдонов, когда совершенно необходимы… необходимы деликатность и здравый смысл.
На сей раз я удовлетворился кивком. Я уже предвидел, к чему идет дело; так сложилось, что мне легче сохранять ясность ума в беседах с мужчинами, а не с женщинами: с первыми мне намного легче понять, на каких позициях я стою.
— Что вам известно об этом типе, о Лессинхэме?
Я знал, что Линдон заговорит о нем.
— Не больше, чем остальному миру.
— А что о нем известно остальному миру?.. Таков мой вопрос! Крикун, ханжа, пустозвон, выскочка — вот что о нем знает весь мир. Этот человек — политический авантюрист: в погоне за славой, сомнительной и преступной, потакает прихотям своих соотечественников. Он начисто лишен достоинства, совершенно беспринципен, ему чужды всякие устремления настоящего джентльмена. Что вы знаете о нем, помимо этого?
— Я не готов допустить, что вообще был в курсе изложенного вами.
— Ну нет, все это для вас не ново!.. не мелите ерунду!.. вам по нраву покрывать этого типа! Я от своих слов не отказываюсь — никогда не отказывался и не собираюсь… Что вам известно о нем самом, а не о его политической карьере: что вы знаете о его семье… о личной жизни?
— Хорошо… знаю я не очень много.
— Ну конечно!.. все мало что о нем знают! Этот человек как гриб — точно, как поганка! — выскочил откуда-то однажды ночью, не иначе, как из грязной канавы… Так-то, сударь, ему не только ума не достает, он и вести себя не умеет, даже притвориться не в силах.
Линдон довел себя до исступления, и лицо его покрылось не слишком приятной на вид мешаниной алых и пурпурных пятен. Он бухнулся в кресло, разбросал полы пальто, раскинул руки и продолжил начатое:
— Семейство Линдонов представлено, на данный момент, одной юной… леди… моей дочерью, сэр. По ней судят обо мне, и ее долг следить за тем, чтобы обо мне не судили превратно, — так-то, сударь! Больше того, но это пусть останется между нами, сэр, она обязана выйти замуж. Мое состояние только мое, и мне не хотелось бы, чтобы его заполучил по той или иной причине один из моих братцев. Ума у них не палата, и… и мне, как ни крути, родство с ними чести не делает. Дочь моя, сэр, может выйти замуж за кого угодно — как ей будет угодно! В Англии не найдется никого, ни пэра, ни сэра, кто не оценил бы чести взять ее в жены… Я так ей и сказал… да, сударь, так и сказал ей, хотя вы… вы наверняка подумали, что уж ей-то и говорить об этом не требуется. Однако что, по-вашему, она сделала? Она… она взяла и… не могу сдержаться и не назвать это так… взяла и связалась с
