Правда, работы по специальности у меня почти не было – Красная гвардия стремительно наступала, и строить фортификационные сооружения ей было ни к чему. К тому же у меня, как на грех, неожиданно разболелась раненая под Перемышлем нога. Волен-ноленс, но после ликвидации Калединского мятежа в Ростове мне пришлось лечь в военный госпиталь. Там за мной трогательно ухаживала моя дорогая Лидочка. Не знаю, то ли лекарства, то ли ее любящее сердце, то ли все это вместе взятое поспособствовало моему выздоровлению, но факт остается фактом – уже через пару недель я мог снова свободно ходить, правда, опираясь при этом на тросточку.
Именно в Ростове, в госпитале, меня и нашло предписание срочно прибыть в Петроград для получения нового назначения. Предписание было подписано не кем-нибудь, а самим председателем Совнаркома товарищем Сталиным. Я даже поначалу не поверил в то, что моей скромной особой заинтересовался глава Советского правительства. Но как бы то ни было, я человек военный, а, следовательно, раз уж вступил в Красную гвардию, то обязан выполнить приказ начальства в срок и со всем тщанием.
Предписание это стало для меня поистине палочкой-выручалочкой. Достаточно было показать его коменданту железнодорожной станции Ростова, как для меня с Лидой сразу же нашлось отдельное купе в поезде, следовавшем на Петроград. Поезда, по счастью уже ходили почти с той же регулярностью, как это было в благословенное довоенное время. Несколько дней пути, и мы с женой уже стояли на Знаменской площади, в центре которой возвышался памятник «царю-миротворцу» Александру III.
Отсюда до Таврического дворца – резиденции нынешнего правительства России – было минут двадцать ходьбы. Но моя бедная нога все еще немного побаливала, и мы решили взять извозчика, одновременно и транспорт и источник информации.
Копыта лошадки звонко постукивали по деревянной торцевой мостовой Суворовского проспект. Я вполуха слушал разглагольствования нашего водителя кобылы, а сам внимательно смотрел по сторонам, внимательно разглядывая новый революционный Петроград и не узнавал его. В городе царил порядок, пешеходы спешили по своим делам, и нигде не было видно следов уличных боев и погромов, о которых взахлеб писали газеты Могилева-Подольского, где я находился в октябре-ноябре 1917 года. Правда, после прихода в Могилев-Подольский корпуса Красной гвардии часть этих газет большевики прикрыли, а те, которые остались, поумнели и резко сменили тон.
Таврический дворец, в котором не так давно находилась Государственная дума, сейчас был центром всех происходящих в России перемен. Часовой у входа, прочитав мое предписание, куда-то позвонил и доложил о моем прибытии. Вскоре пришел человек в штатском, но с повадками жандарма, который посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся.
– Прошу вас, Дмитрий Михайлович, проходите, – сказал он. – А вы, Лидия Васильевна, можете обождать мужа вот здесь, на мягком диванчике. Почитайте пока газеты, их тут у нас много.
И действительно, на журнальном столике, стоявшем рядом с диваном лежала большая стопка газет и журналов.
Лидочка, которая всю дорогу от вокзала до Таврического дворца испуганно прижималась к моему плечу, вопросительно посмотрела на меня.
– Да, милая, – я попытался успокоить свою супругу, – обожди меня здесь. Ты не ничего не боялась на фронте, под вражеским огнем, а здесь, в Петрограде, вдруг оробела. Поверь, все будет хорошо.
В сопровождении моего провожатого я прошел по коридору и остановился у двери, на которой была привинчена табличка с надписью «Председатель Совета Народных комиссаров Иосиф Сталин». Мы вошли в небольшую приемную, где сидел секретарь. Увидев меня, он встал с места, открыл дверь в комнату напротив и пригласил меня войти.
За большим столом со столешницей, покрытой зеленым сукном, сидели два человека, одетых в полувоенную форму без погон. Главным из них, похоже, был сидевший во главе стола кавказец с густыми черными усами. У второго, пожилого, помимо усов была еще и короткая седая борода.
– Проходите, Дмитрий Михайлович, присаживайтесь, – кавказец привстал с места, и рукой указал мне рукой на свободный стул. – Позвольте представиться, Сталин Иосиф Виссарионович, председатель Совнаркома. А это Александр Васильевич Тамбовцев, глава Информационного Телеграфного агентства России, – человек с седой бородой приветливо кивнул мне и улыбнулся. – Присаживайтесь, присаживайтесь Дмитрий Михайлович, разговор у нас будет долгий и серьезный.
Я насторожился. Хотя за мной никаких грехов перед советской властью и не водилось, но чем черт не шутит – может быть какой-то мой недоброжелатель (а у кого их нет?) написал на меня донос. Впрочем, немного подумав, я отмел эту мысль: в самом деле – главе огромной страны больше нечем заняться, как разбирать кляузы на подполковника, которого и в военном министерстве-то знают не все.
– Дмитрий Михайлович, – неожиданно спросил меня товарищ Тамбовцев, – скажите, доводилось ли вам заниматься строительством оборонительных сооружений в приморских крепостях?
Я немного замялся. Действительно, если не считать мое командование саперной ротой во Владивостоке десять лет тому назад, с фортификационными работами в крепостях, расположенных на берегу моря, мне больше сталкиваться не доводилось. Впрочем, в теории я мог составить проект строительства оборонительных сооружений в том же Владивостоке, если, конечно, мне будут в этом помогать флотские артиллеристы.
Примерна так был и сформулирован мой ответ на вопрос товарища Тамбовцева. Похоже, что он пришелся по душе моими собеседникам. Они переглянулись, и в разговор вступил товарищ Сталин.
– Дмитрий Михайлович, – раскуривая папиросу, произнес глава советского правительства, – мы хотели бы направить вас в качестве главного куратора строительства сухопутной и морской обороны на Русский Север. Вы, наверное, уже знаете о том, что британцы пытались напасть на наш порт Мурманск, но крепко получили там по зубам, потеряв линейный корабль и несколько крейсеров. Мы не исключаем, что англичане могут повторить свой набег на Мурманск, а, возможно, и на Архангельск, только на этот раз уже более крупными силами. Необходимо быть готовым к подобному развитию событий.
Мы хотим основательно укрепить наши северные порты, а также возвести фортификационные сооружения на Груманте.
Заметив мой недоуменный взгляд, Сталин пояснил,
– Грумант – это русское название острова Шпицберген.
