Кто не помнит МТС – это такой плод советской централизации, индустриализации, механизации, химизации и еще много чего. Сельхозтехника, сосредоточенная в подобных МТС районного подчинения, работала сразу на несколько колхозов или совхозов этого района. Якобы тем самым облегчался ремонт, упорядочивалась эксплуатация и прочее. Если кому нужны подробности – смотрите старые фильмы вроде тех же «Трактористов» с Крючковым и Ладыниной в главных ролях. Разогнали эти МТС вроде бы уже при Хрущеве, когда очень любили реформировать все подряд и заодно решили, что лучше будет, если каждый колхоз заимеет свою сугубо индивидуальную технику и соответственно сам станет ее чинить. Что это кому дало – не знаю, но сельское хозяйство в СССР, как известно, загнулось даже раньше, чем сам Советский Союз. В том числе и благодаря всем этим «реформам и реформаторам».
Ну и среди построек этой МТС действительно стояло несколько танков «Т-26».
А слева, у одного особо большого сарая, чуть в стороне от легких танков, стоял и искомый «Т-35».
Я опустил бинокль и скорым шагом направился к «тридцать пятому».
Конечно, я такой танк видел и раньше, и снаружи и внутри, но все равно он поражал воображение свежего человека.
Вот, блин, отгрохали же громадину – почти десять метров в длину, три с лишним в ширину при двухметровой высоте надгусеничных полок. Интересно, откуда этот сухопутный дредноут свалился на голову нашего отдельного танкового батальона? Судя по тому что танк был не из самых последних выпусков, с цилиндрическими башнями, скорее всего, из какого-нибудь училища или с полигона.
Больше в эту пору «Т-35» взять было явно неоткуда – абсолютное большинство его однотипных близнецов-ровесников было в 34-й танковой дивизии 8-го мехкорпуса и еще в июне – июле осталось ржаветь по полям и обочинам дорог Украины, от западной границы Союза до Киева.
Что еще сказать? Красивый был танк, большой, солидный – зеленый, с красными звездами на бортовых экранах, совсем чуть-чуть заляпанный грязью. И если наперед не знать, что у этой махины только в самом носу стоит узенькая бронеплита толщиной 50 миллиметров, а все остальное – не более 20–30 мм, можно подумать, что в нем заключена прямо-таки невероятная ударная мощь.
Ну натуральный имперский бронеход. Хотя, увы, какая империя, такие у нее тогда были и бронеходы – с броней, которая запросто пробивается из 37 или 40–45-мм пушки, обычной бронебойной болванкой, с нормальных прицельных дистанций. Время по-настоящему мощных танков, которых, не без веских на то оснований, боялся весь окружающий мир, еще не пришло…
Пока я, стоя у надгусеничной полки «Т-35» разглядывал этот танк, ко мне наконец явился низкорослый командир с двумя кубарями на черных петлицах длинной дерматиновой (кажется, на меховой или ватной подкладке) куртки, в рукавицах и грязно-белой овчинной ушанке. Его нахмуренное лицо было слегка чумазым, а шапка и особенно рукава куртки до локтей были густо перепачканы темным машинным маслом. Рукавицы были тоже нестерильные.
При его появлении я отдал честь.
– Командир 1-й роты лейтенант Лавкин! – представился чумазый раздраженно. Во всем его облике читалось прямо-таки нескрываемое недовольство тем, что какая-то падла (то есть я) отрывает его от важных дел. При этом при ближайшем рассмотрении лейтенант оказался сопляком лет двадцати с небольшим.
– Сержант Потеряхин! – представился я в свою очередь. – Прибыл в ваше распоряжение.!
– Тебя, что ли, на этот агрегат назначили? – кивнул он на «Т-35».
– Да.
– Ну ты герой, сержант. Н-да… Сочувствую… Комбат только что сообщил, что экипаж тебе сейчас соберут.
– Каким образом сообщил? – поинтересовался я и тут же уточнил: – А, кстати, что у нас в батальоне вообще со связью?
– А ничего, – усмехнулся Лавкин. – Нет ее да и все. Ну нету у нас в батальоне раций, что поделаешь… Комбат даже телефон не протягивает, потому что его обслуживать некому, связистов и то нет…
– И как же вас в таком виде на фронт, товарищ лейтенант?
– Да нас не особо спрашивали, тем более что Гитлер к Москве рвется. В данном случае отсутствие радиостанций для нас не самое страшное – тут снарядов да людей все время не хватает, не то что раций…
Какие же они все тут понятливые, просто душа радуется. Демонстрируют прямо-таки образцовое осознание текущего момента. Хотя тогда двусмысленности было меньше, и во всем мире все всё понимали. Особенно когда это касалось большой войны. «Тогда ведь как было», – проорал Адольф Алоизович с высокой трибуны насчет «расширения жизненного пространства», и всем сразу ясно, что последует захват ряда территорий, а всех, кто на них живет, либо тупо перебьют, либо опустят до полного ничтожества. И вполне естественно, что с этим очень многие не согласились, начиная с Иосифа Виссарионыча и сэра Уинстона. Это у нас там, в следующем столетии, большая война никому на фиг не нужна, поскольку задним умом все понимают, что любая масштабная война между серьезными державами будет ядерной и никакой другой, а после этого на планете жить не сможет никто, даже тот, кого эта война впрямую и не коснулась. Сколько у нас там писали романов о том, как американцы разбивают в пух и прах Россию и Китай с их последующей оккупацией – а ведь ежику понятно, что тем же американцам и нужно-то всего-навсего сохранение существующего статус-кво и более ничего. То есть чтобы у нас, в холодной и неуютной Сибири по-прежнему добывали нефть и газ и гнали их по трубам на запад, продавая вполне материальные природные ресурсы за доллары (то есть не обеспеченную ничем, кроме идиотского «доверия», резаную бумагу зеленого цвета), а потом наши вожди те же доллары вкладывали в американскую же финансово-кредитную систему, через покупку «ценных бумаг» и прочего. И чтобы китайцы при этом продолжали производить на своей территории все необходимое (прежде всего – ширпотреб) для США в обмен на все те же самые доллары. И всех делов. Пошло, правда? Да, тут я согласен, в 1941-м все уж точно было куда проще и честнее…
– А когда сильно надо, комбат Емельку с записками посылает, – закончил свою фразу Лавкин.
– Это мотоциклиста, что ли?
– Его.
Н-да, со связью здесь, похоже, действительно был полный швах. И отсутствие связи, как показывает опыт многих сражений последнего столетия, – не такая уж и
