– Но оно ей нужно.
– Думаешь, ей понравится, если я ее изнасилую? – выкрикивает Эд из темноты.
Ларри молчал.
– Да, она моя жена. Муж ведь не может изнасиловать жену? Но что, если он плохой человек? Что, если внутри сидит нечто, заставляющее жаждать боли, давить, уничтожать? Секс – это чудовище, Ларри! Я не хочу, чтобы Китти столкнулась с этим чудовищем. – Он бросился мимо Ларри к алтарю.
– И давно это с тобой?
– Не знаю. Может, таким меня сделала война. А может, я всегда таким был.
– По крайней мере, ты мог бы поговорить об этом с Китти.
– Разве она сможет понять? Ты мужчина, ты знаешь, каково это.
– Да.
– Женщине этого не понять. Для них это часть любви. Я не могу говорить с ней так, как с тобой.
– По-моему, ты должен с ней объясниться.
– Да знаю я, знаю. – В его голосе снова зазвучало отчаяние. – Я каждый день жду случая поговорить с ней. И всякий раз упускаю этот случай. Я боюсь потерять ее, понимаешь? Она все, что у меня есть.
– Думаешь, если она узнает, в чем дело, то разлюбит тебя?
– О да! Без сомненья! Посмотри на меня!
– Я ничего такого не вижу, – рассмеялся Ларри.
– Я тоже. Потому что тут, слава богу, темно. При свете дня я бы ничего этого просто не смог сказать.
Послышались шаги – кто-то шел по мостику к часовне.
– Время вышло, – предупредил Эд.
– Поговори с ней, пожалуйста.
– Как-нибудь образуется.
В часовню вошла Луиза:
– Боже, как темно! Вы здесь, безобразники?
– Тут мы, – отозвался Эд.
– Все уже спать собираются. Вы решили устроить всенощную?
– Нет, мы тоже идем. – Эд направился к дверям.
* * *Китти, помогавшая Джорджу в библиотеке собирать карты, подняла голову и посмотрела – сперва на Эда, потом на Ларри:
– Хорошо поговорили?
– Ларри устроил мне нагоняй, – признался Эд. – В том смысле, что хватит быть таким нелюдимом.
* * *Переодевшись в пижаму и умывшись, Ларри уже собрался было спать, когда в дверь постучали.
– Прости. – На пороге стояла Китти в ночной рубашке. – Иначе я просто не засну. – Она вошла, прикрыв за собой дверь. – Рассказывай, прошу тебя.
Она уселась в единственное кресло, пристально глядя на Ларри.
– Так просто не объяснишь, – ответил он.
– А ты постарайся.
И он рассказал ей о ярости, охватившей Эда, и как он искал смерти на пляже Дьепа, и о том, что было в лагере. Китти кивала, изо всех сил стараясь понять.
– Что он сказал про меня?
– Что любит тебя больше всех на свете. – Тогда почему он от меня шарахается?
– Понимаешь, Китти… – Ларри колебался. – Все это еще слишком свежо. Тот ужас, через который он прошел.
Она нетерпеливо мотнула головой:
– Выкладывай, Ларри.
– Дело в том, что он тебя боготворит. На его взгляд, кроме тебя в мире не осталось ничего светлого.
– Боготворит меня? Он сам так сказал?
– Да.
– И поэтому он… поэтому он ко мне не прикасается?
Ларри молчал.
– Умоляю, не надо меня щадить. Либо я разберусь в этом, либо сойду с ума.
Ларри присел на край кровати, упершись взглядом в ковер на полу.
– Я думаю, – медленно начал он, – Эд чувствует в себе нечто скверное и не хочет, чтобы оно… обидело тебя.
– Потому что я хорошая?
– Да.
– Ты ведь о сексе говоришь?
– Да. – Он продолжал изучать ковер.
– Прости, Ларри, но я не знаю, как иначе добраться до правды. Не бойся расстроить меня. Прежде я была уверена, что он больше не считает меня… что он перестал чувствовать ко мне влечение. Что может быть хуже?
– Нет, не перестал.
– Он считает, что я слишком чиста для секса.
– Что-то типа того.
– Но разве это не глупость?
Подняв взгляд, Ларри обнаружил, что Китти пытается улыбнуться. И при этом дрожит.
– В самом деле глупость.
– И что, многие парни считают секс грязным? Ты считаешь?
– Нет, не совсем. Но бывает и такой секс.
– Какой? Расскажи мне.
– Ох, Китти, это непросто.
– Просто закрой глаза и представь, что говоришь с парнем. О каком грязном сексе ты говоришь?
Ларри покорно закрыл глаза.
– Понимаешь, есть такое чувство… – начал он. – Агрессивное, жадное, абсолютно эгоистическое. Когда хочешь женщину вообще – любую. Когда речи нет ни о любви, ни о нежности, а есть только потребность. Самая примитивная. Взять, ничего не отдавая взамен. Покорить. Инстинкт, который ты сам в себе ненавидишь. Но он в нас сидит.
– Да, – кивнула Китти, – это чувство я могу понять.
– Оно тебе противно?
– Вовсе нет. А теперь расскажи подробнее. Это чувство, оно внутри постоянно?
– Нет, конечно.
– А когда его нет – что там вместо него? Что-то хорошее?
– Да, хорошее. Настоящая любовь, желание взаимности. Полная противоположность эгоизму, жажде брать что захочется, завоевывать.
– А настоящая любовь – она тоже часть секса?
– Да. Я так думаю. – Поколебавшись, он оставил попытки притворства. – На самом деле я не знаю. У меня недостаточно опыта.
– А у Эда есть опыт? В смысле кроме меня?
– Не знаю. Я, по крайней мере, не в курсе. Возможно.
– Не важно. Мне все равно, на самом деле. Мне просто очень хочется понять, что мужчины думают и чувствуют. Нам, девчонкам, это трудно. Нас постоянно кормят романтическими сказками. А потом сталкиваешься с реальностью и не знаешь, что делать.
– Аналогично. По правде, мы ничего не знаем о девчонках. По крайней мере, я.
– Для начала можешь забыть о том, что нас надо боготворить. – Она встала из кресла. – А теперь я позволю тебе поспать. – Она тихонько пожала ему руку: – Спасибо, Ларри, ты настоящий друг.
16
Классу предстояло рисовать обнаженную натуру. Нелл невозмутимо разделась и, следуя указаниям Колдстрима, уселась на стул с высокой спинкой, чуть отставив ногу, и наклонила голову, глядя поверх коленей на голые доски пола.
Студенты мерили пропорции карандашом, как их научили. Колдстрим расхаживал среди рисующих, проверяя, не пропускают ли они то, что он называл основными точками.
– Главное – линия, – объяснял он. – Ваше собственное отношение к тому, что вы видите, не имеет значения. Просто смотрите внимательнее. Линия придет сама.
Ларри даже не пытался понять услышанное – он просто старался изо всех сил, и у него стало неплохо получаться. Одновременно он поймал себя на том, что обнаженное тело Нелл кажется красивее и желаннее, когда карандаш повторяет изгиб ее бедра. Ларри оглянулся на других студентов, в основном мужчин. Они с головой ушли в работу. Интересно, чувствуют ли они то же самое?
Занятие закончилось. Нелл, одевшись, ждала, пока студенты уберут наброски. Ларри наблюдал украдкой ее власть над ними: как они приосаниваются, разговаривая с ней, и смеются громче. Вот она попросила разрешения у Леонарда Фэйрли взглянуть на набросок, и тот смутился: «Я плохо рисую фигуры».
– Это не фигуры, – усмехнулась Нелл. – Это я.
Фэйрли рассмеялся в ответ, его детское лицо порозовело под недавно отпущенной бородкой. Ларри хотелось, чтобы Нелл и к нему подошла поболтать, но вместо этого она заговорила с диковатым Тони Армитеджем, с которым они как будто подружились. Судя по движениям плеч, Армитедж пытался впечатлить Нелл.
– О чем ты
