Какой милостию? Хорошие люди сломлены, а люди жестокие – торжествуют. Се лежит человек, оставленный Богом. Он создал дело ради блага ближних. Ему сказали, что малый доход – это все же доход. И солгали.
Не надо покоиться в мире, папа. Встань пред престолом небесным в гневе своем. Пробуди ярость Господа Воинств Небесных. Пришел срок судить род людской на муки огненные.
* * *– Никак не пойму, – спрашивала Джеральдина мягко, но настойчиво. – Почему ты все-таки уволился?
– Не то чтобы я сам уволился. Я еще был на встрече, а в Лондоне уже освобождали мой кабинет.
– Но ты сказал, что уволился.
– Это так. – Эта версия позволяла Ларри сохранить остатки чести. Когда его попросили руководить кровавой расправой над компанией его отца, он отказался.
– У меня не было выбора, – устало ответил он.
Похороны окончились. Гости ушли. В высоком темном доме остались только Джеральдина и он.
– Я уверена, что ты прав, милый, – продолжала Джеральдина. – Просто я, увы, не могу этого понять. Почему ты не смог остаться и сделать все возможное, чтобы улучшить ситуацию? Я не пойму, чего ты хотел добиться, подав в отставку.
– Почему я должен был сохранить рабочее место и все блага, когда другие этого лишатся? Поступи я так, у меня бы ничего за душой не осталось. Кроме должности, зарплаты и машины. Думаешь, я смог бы смотреть в глаза коллегам, собирающим вещи со столов и плетущимся прочь, в никуда?
– Да, это я понимаю, милый. Но почему ты решил, что так лучше? Я не понимаю, как твоим коллегам поможет то, что ты тоже лишился работы.
Ларри внимательно посмотрел на жену. Она словно живет в какой-то другой далекой вселенной. Ничто ее не волнует. Она остается по-прежнему собранна и невозмутима.
– Ты жалеешь о моем статусе, зарплате и машине?
– А что, не надо? На что мы будем жить? Хотя бы этот дом нам принадлежит?
– Да, Джеральдина, – ответил Ларри, – этот дом нам принадлежит. И дом во Франции. У нас есть акции компании. Голодать не будем. Кроме того, мы еще молоды. Мы можем работать.
– Что ты намерен делать?
– Не знаю.
И тут он понял, что кое-что, по крайней мере, знает. Вместе с этим знанием пришло сочувствие.
– Джеральдина, прошу тебя! Давай перестанем притворяться.
– В чем притворяться?
Но она была напугана. Она все поняла.
– Наш брак не сложился. И не складывается. Мы не приносим друг другу счастья.
Джеральдина отвернулась. Ее била дрожь.
– Я сделала все, что смогла, – прошептала она. – Я старалась и стараюсь.
– Я знаю, что это так. Это не твоя вина. Просто так вышло. – Но, Ларри, мы все еще женаты. С этим ничего не поделать.
– Мы можем развестись.
Джеральдина ахнула, точно от боли:
– Развестись! Нет!
– Тогда ты сможешь найти человека, которого действительно сможешь любить. Ты молода. Ты красива. И ты не хочешь остаток жизни провести здесь со мной. Ты сама это знаешь.
– Но, Ларри! Святой обет! Его нельзя нарушать.
– Это просто слова.
И снова – «ах!».
– Просто слова! И церковь – просто слова? И любовь Бога – просто слова? Мы должны поступать как заблагорассудится, думать лишь о своих желаниях, жить и умирать, будто животные?
– Но, Джеральдина…
– Какая разница, если мы с тобой не настолько счастливы, насколько нам хотелось бы? Мы справимся. Мы знаем, как исполнять свои обязанности. Мы женаты. В радости и в горе, покуда смерть не разлучит нас. Мы с тобой принесли клятву. Вот что важно, Ларри. Вот камень, на котором мы стоим. Ничто и никогда этого не изменит. – Она схватила его за руки. – Мы связаны навсегда, Ларри.
– Слишком поздно, – сказал он.
– Слишком поздно? Как может быть слишком поздно?
– Я зашел слишком далеко. Мне жаль. Просто я так больше не могу.
Она разжала руки. В ее голосе послышалась горечь.
– Это Китти, ведь так?
– Нет…
– Ты никогда ее не получишь! Она замужем за другим. Я знаю, что ты любишь ее. Я всегда это знала. Думаешь, я слепа и глуха? – Боль и гнев исказили ее черты. – Каково, думаешь, мне было видеть, как ты ухлестываешь за ней, играя в свои детские игрушки? Но я сказала хоть слово? Ни единого! Каково мне было знать, что мой муж любит другую женщину? Но я хоть раз просила тебя не оскорблять меня ее присутствием в моем доме? Никогда! Ни разу! Я твоя жена. Я понимаю свой долг. Но понимаешь ли ты свой? Ибо, поверь мне, ради спасения своей бессмертной души ты должен исполнять свой долг! Она тебе не достанется, Ларри. Неужели ты готов пожертвовать бессмертием души, готов вечно гореть в аду ради какой-то глупой бабенки?
– Да, – ответил Ларри.
– О! – Джеральдина закрыла лицо руками. – Что с тобой? Во что ты превратился?
– Ты права, – произнес Ларри, – Китти мне не достанется даже ценой бессмертия души. Но дело не в Китти. Дело во мне и в тебе.
Она ждала, не отнимая рук от лица. Сомнений у него больше не осталось. Каким-то образом смерть отца и утрата компании дали ему свободу.
– Мы с тобой должны расстаться. Ради меня и ради тебя. Я поделюсь с тобой всем, что имею. Я отдам тебе этот дом. Ты не будешь бедствовать. Мы оба должны начать заново.
Джеральдина заплакала.
– Мне жаль, что я не оправдал твоих ожиданий, – сказал Ларри, – мне жаль, что я подвел тебя. Я многих подвел. Я постараюсь измениться к лучшему.
– Пожалуйста, Ларри. – Джеральдина вдруг успокоилась. – Пожалуйста, пообещай мне одно. Поговори со священником.
– О моем браке? Что священник может знать о браке?
– Священник знает волю Божью.
– Воли Божьей не знает никто. Ни священники. Ни папа римский. Ни сам Бог. У Бога нет воли. Бог есть лишь слово, которым мы обозначаем все сущее и нашу надежду на то, что у всего этого есть смысл. Но больше ничего нет. Только надежда.
– Ты сам знаешь, что не веришь в это.
– Кто знает, во что я теперь верю? Все меняется.
Джеральдина молчала. Ларри не смотрел на нее, стыдясь и боясь взглянуть ей в глаза. Собственное тело казалось ему скованным и грузным.
– Ларри?
– Да?
– Мне страшно.
Тогда он посмотрел на нее. Джеральдина стояла перед ним, скрестив руки на груди и опустив голову, как ребенок, готовый к наказанию.
– Не надо так, – произнес он печально.
– Да что же со мной не так? Почему никто меня не любит?
– Это неправда. Неправда.
– Почему я так одинока? Что я натворила, чем заслужила? Пожалуйста, скажи мне. Я постараюсь больше так не делать.
– Ничего ты не сделала, милая. Ничего.
Ни обиды, ни попытки решить проблему. Лишь мягкость, вызвавшая в нем жалость. Но это ничего не меняет.
– Иногда что-то просто не получается. Вот и все.
40
Китти шла впереди, девочки бежали следом.
– Это здесь? – кричала Памела. – Это здесь?
Эд и Ларри с корзинками и пледами замыкали процессию. Оставив машину внизу, в Глинде, компания отыскивала, где восемь
